Следователь прокуратуры: повести
Шрифт:
— Бабушка, у вас в Ереване знакомые есть?
— Откуда, милый, я ж новгородская.
— А Кузнецовых в Ереване знаете?
— Господь с тобой, каких Кузнецовых… И где он, Ириван-то?
— Ереван. Столица республики, город такой.
— А-а, грузинцы живут. Нет, сынок, век там не бывала и уж теперь не бывать. А Кузнецовых слыхом не слыхивала.
Разговор испарился. Оставался один вопрос, главный, но если она и его слыхом не слыхивала, то на этом всё обрывалось.
— Как же, Мария Владимировна, не
Васина достала из хозяйственной сумки очки с мутно-царапанными стёклами, долго надевала их, пытаясь зацепить дужки за седые волосы, и, как курица на странного червяка, нацелилась на телеграмму. Рябинин ждал.
— Ага, — довольно сказала она, — я отстукала.
— Подробнее, пожалуйста.
— А чего тут… Плачет девка, вижу, всё нутро у неё переживает.
— Подождите-подождите, — перебил Рябинин, — какая девка?
— Сижу у своего дома в садочке, — терпеливо начала Васина, — а она подходит, плачет, всё нутро у неё переживает…
— Да кто она?
— Обыкновенная, неизвестная. Из того, из Иривана. Откуда я знаю. Плачет всем нутром. Говорит, бабушка, выручи, а то под трамвай залягу. Мазурики у неё украли документы, деньжата, всю такую помаду, какой они свои чертовские глаза мажут. Дам, говорит, телеграмму родителям на твой адрес, чтобы сто рублей прислали. А мне что? Вызволять-то надо девку. Дала ей свой адресок. А на второй день пришли эти самые сто рублей. Ну, тут я с ней дошла до почты, сама получила деньги и всё до копейки отдала. Вот и всё, родный.
Рябинин молчал, осознавая красивый и оригинальный способ мошенничества. Теперь он не сомневался, что это мог сделать только человек, знавший Кузнецову, её адрес и время командировки.
— Какая она, эта девушка? — спросил он.
— Какая… Обыкновенная.
— Ну что значит — обыкновенная… Все люди разные, бабушка.
— Люди разные, сынок. А девки все на одно лицо.
Рябинин улыбнулся — прямо афоризм. Но ему сейчас требовался не афоризм, а словесный портрет.
— Мария Владимировна, скажите, например, какого она роста?
— Росту? Ты погромче, сынок, я уж теперь не та. Какого росту?.. С Филимониху будет.
— С какую Филимониху?
— Дворничиха наша.
— Бабушка, я же не знаю вашу Филимониху! — крикнул Рябинин. — Скажите просто: маленькая, средняя, высокая?
— Откуда я знаю, сынок. Не мерила же.
Васина очки не сняла, и на Рябинина смотрели увеличенные стёклами огромные глаза. На молодую он давно бы разозлился, но старушки — народ особый.
— Ну, ладно, — сказал он. — Какие у неё волосы?
— Вот вроде твоих, такие же несуразные висят.
Рябинин погладил свою макушку. Он уже чувствовал, что никакого словесного портрета ему не видать, как
— Какие у неё глаза? — спросил он громко, словно теперь все ответы зависели только от зычности вопроса.
— Были у неё глаза, родный, были. Как же без глаз.
— Какие?! — крикнул Рябинин неожиданно тонким голосом, как болонка тявкнула: крик сорвался непроизвольно, но где-то на лету перехватился мыслью, что перед ним всё-таки очень пожилой человек.
— Обыкновенные, щёлочками.
— Какого цвета хоть?
— Да сейчас у них у всех одного цвета, сынок, — жуткого.
Придётся обойтись без словесного портрета. Но тогда что остаётся, кроме голого факта, кроме состава преступления?..
— Узнаете её? — на всякий случай спросил Рябинин.
— Что ты, милый… Себя-то не каждый день узнаю.
— Зачем же вы, Мария Владимировна, совершенно незнакомому человеку даёте свой адрес и помогаете получить деньги?
Старушка нацелилась на него мудрыми глазами змеи и спросила:
— А ты б не помог?
— Помог бы, — вздохнул он и с тоской подумал, что у него зависает второй «глухарь» — два «глухаря» подряд. Это уже много.
Рябинину показалось, что Петельников подрос — ноги наверняка стали длиннее. Лицо как-то осело, будто подтаяло, и чёрные глаза, которые и раньше были слегка навыкате, теперь совсем оказались впереди. В одежде исчезла та лёгкая эстрадность, которой так славился инспектор. Он вяло курил, рассеянно сбрасывая пепел в корзинку.
— Ты мне не нравишься, — поморщился Рябинин.
— Я себе тоже, — усмехнулся Петельников.
— Как говорят японцы, ты потерял своё лицо.
Инспектор не ответил, упорно рассматривая улицу через голову следователя. Рябинин знал, что Петельников человек беспокойный, но это уже походило на болезнь.
— Ничего я не потерял, — вдруг твёрдо сказал инспектор и добавил: — Кроме неё.
— Выходит, что она привела Курикина в чужую квартиру? — спросил Рябинин.
— Привела, — хмыкнул Петельников, придавливая сигарету. — Она вообще жила там целый месяц Карпинская полгода в командировке. А эта…
Петельников рассеянно забегал взглядом по столу, подыскивая ей подходящее название. Но в его лексиконе такого названия не оказалось.
Не было таких слов и у Рябинина: то сложное чувство, которое он испытывал к таинственной незнакомке, одним словом не определишь.
— Ну, а как же соседи, дворники? — спросил он.
— Соседи… Они думали, что Карпинская пустила жильцов. Она ведь там даже кошку держала…
Опять было просто, красиво и выгодно. Отдельная квартира, запасной выход на чёрную лестницу — делай, что хочешь, и в любой момент можно выйти через дверь за ковром, не оставив после себя ничего, кроме трёх париков.