Следствие по всем правилам
Шрифт:
Ну вот. Почему я Петренок на этот участок поставил?.. Толька маленький, но крепкий, его не очень с места сдвинешь. Я, конечно, не думаю, что им придется драться, но на всякий случай. А Юрик — этот хоть кому мозги запудрит. Разговаривает, как артист Хазанов или даже Райкин:
— Бабуся, как вы себя чувствуете? Спина не болит? А то, может, мазью помажете?.. Ядом змеиным, к примеру?.. Говорят, сильно помогает. Да я сам один раз убедился. Простыл, расчихался, помазал на ночь — и как рукой!.. Бабуся, лишнего металлолома не держите?.. Да вы не беспокойтесь, мы сами.
Вот так обработает, и бабуся не только сарай откроет, но и норовит какую-нибудь железку из квартиры вытащить.
В общем, за Петренок я совершенно спокоен. А Максима Скворцова взял с собой. Он тоже пятиклашка, а длинный — кошмар! Метр шестьдесят, наверное, вымахал и еще растет. Быстрее всего у него растут ноги и руки, поэтому пиджаки и брюки всегда ему короткие. Его мать просто замучилась: только купит что-нибудь приличное, а он раз — и вырастет, снова надо покупать. Дорогое, конечно, удовольствие такого сына иметь.
А Чира мне был нужен для одного эксперимента. Дело в том, что еще утром в роще я кое-что нашел. На собрании ничего говорить не стал, потому что не знал, вещественное это доказательство или случайная штука.»
«Терем-теремок, кто в тереме живет?»
Прозвище «Терем» дом получил за свою оригинальную архитектуру. Его строители, должно быть, отличались буйной фантазией. Или кто-то из них любил русские народные сказки. Потому что дом был построен в виде княжеского терема: с двумя высокими башнями по бокам, с узкими продолговатыми окнами в резных наличниках и островерхими крышами с деревянными петухами на них. Птицы прочно сидели на длинных шестах и при сильном ветре, когда скрипели, раскачиваясь, шесты, казалось, что петухи крутят головами, оглядывая вверенные владения, и негромко переговариваются.
От башни до башни через весь второй и третий этажи тянулись галереи, которые жильцы на лето превращали в личные балконы, перегораживая их зелеными изгородями плюща. На зиму балконные двери плотно укупоривались, а от зеленых перегородок оставались ящики с землей да частокол капроновых нитей, по которым прежде взбирались растения.
Внутри дом был давно перестроен. Имелось в нем три подъезда и двадцать четыре квартиры со всеми удобствами, включая централизованный газ и общие телевизионные антенны. Странные, отливающие серебром, похожие на распластанных в полете журавлей, антенны держались тесной группой, молчаливо и независимо. Это сердило старичков-петухов, и они, раздражаясь, скрипели даже в тихую погоду.
Ягодкины жили в южной башне, на третьем этаже. И обследование дома было решено начать с нее.
В квартире номер восемь было тихо, и на звонок никто не откликался.
— Дома, что ли, нет? — почему-то шепотом сказал Петька.
— Н-не знаю, — Миша тоже понизил голос. — С-спят, наверное. Ше-ептуновы любят с-спать. У них Нинка есть.
— Большая? — излишне заинтересованно спросил Бельчиков.
— П-пять лет.
— Хороший возраст, — вздохнула Лиля Карасева. — Саша, позвони еще раз.
«Тринь-трень!» — мелодично пропел звонок. И тотчас, будто за дверью стояли и ждали, раздался голос:
— Кто там?
— Й-я, Нина.
— Скажи правильно, — потребовал голос.
— Чего она? — Бельчиков и Петька переглянулись.
Ягодкин безнадежно махнул рукой и вдруг тонким голоском затянул:
— Терем-теремок, кто в тереме живет?
— Я — мышка-норушка, — быстро откликнулись за дверью. — А ты кто?
— Я — лягушка-квакушка. Пусти меня к себе жить.
— Проходи, — замок щелкнул, и тут же появилась белобрысая девчушка, вся в голубом горохе: белая в горох пижама, такой же масти бант, съехавший несколько набок, и два круглых голубых глаза, которые лучились любопытством и доброжелательством.
— Не пу-угайся, Нина. Эт-то мои д-друзья.
— С Новым годом, — поклонился Саша.
— С новым счастьем, — серьезно ответила Нинка и сообщила: — Я еще сплю.
— Мы на одну минуту, — Петька шагнул в прихожую, жестом приглашая сотрудников следовать за собой. — Нина, у тебя елка есть?
— Ну да, — девчушка пожала плечами.
— А какого она цвета? Голубого? — задал каверзный вопрос Бельчиков.
Нинка засмеялась:
— Зеленого!
— А кто тебе ее принес? — снова спросил Лаптев.
— Дед Мороз! — девчушка залилась смехом: игра ей нравилась. — Я рассказала дедушке стишок, а он подарил мне елку и матрешку Дуню. Принести?
— А Мороз вчера приходил? — ласково спросила Лиля.
Бант в голубой горох протестующе дернулся.
— Раньше! Один день — раз обратно. Еще раз… Давно!.. Послезавтра, когда еще папа на работе был.
— Нино-ок!.. С кем ты разговариваешь? — в прихожую выглянула молодая женщина. На ней была пижама — родная сестра Нинкиной. Голубые глаза, так же, как у дочери, округлились при виде неожиданных гостей.
— С Новым годом! Здравствуйте! — нестройно поздоровались ребята.
Брови Шептуновой сдвинулись:
— Вам чего надо?
Момент был критический: или сейчас их выставят за дверь, как предупреждал Игорь, или будут разговаривать. Командир группы набрал побольше воздуха и на одном дыхании выложил историю голубой ели.
— …и вот мы ходим, ищем ее, — закончил он.
Ребята напряженно ждали.
Шептунова обвела всех взглядом и остановилась на Мише.
— И ты с ними?
Ягодкин, словно его уличили в чем-то нехорошем, покраснел и признался:
— Ага.
«Голубая пижама», не сказав ни слова, повернулась и удалилась в комнату. Отсутствовала она недолго: вскоре снова замаячила на пороге, на этот раз в сопровождении голубого халата, в который кутался толстый, лысоватый мужчина.