Следствие считать открытым
Шрифт:
— Ну чем не труп!
— Да почти что ничем! — огрызнулся я, наконец вытащив изо рта набившую оскомину чесночину и запустив ею аккурат в глаз хохмачу.
— Так мы ж хотели, как правдоподобнее! — прогундосил тот, увертываясь от лопаты, которую я всерьез собирался обрушить на его череп.
— И замерз бы я вполне правдоподобно! А вот эта сволочь стащила с меня полушубок и башмаки, искренне уверяя, что они покойнику ни к чему! — С этими словами черенок лопаты смачно врезался под ребра означенной сволочи.
— Вау-у-у! — вякнул тот и свалился
— Ваша милость, успокойтесь! Щас мы вас перегончиком разотрем — как заново родитесь!
— Растирай, — буркнул я, прошел в дом, содрал с себя вонючий саван и рухнул на засаленный топчан, вокруг которого валялось несколько уже примелькавшихся склянок из-под «Голубого огонька». Хм, благодаря мне на кладбище сегодня праздник — неужели главный свинтус сам все это выпил! Ух и здоров же горский желудок! — другой от такого количества выпитого немедленно присоединился бы к здешнему «населению». А этот кабан проспится — и опять готов к новым подвигам…
Так оно и сбылось: пред мои очи явился очухавшийся и почти трезвый Хорви.
— Я-то грешным делом подумал — Конец Света уже случился и мертвые восстали из могил. А это, оказывается, господин сыскарь в таком дивном виде приехали. Ох, право слово, зря вы все это затеяли. Всем известно — кто в гроб ляжет, тот вскоростях там навсегда окажется.
— Не твое дело, где я окажусь. Лошади готовы?
— Не извольте беспокоиться, уже запряжены и снаряжены, хоть сейчас выезжай! Э-э…
— Что еще?
— Уговаривались на две корзины…
— Да помню я все; поедешь с этими прохвостами. Тебе отдаю ключ от подвала, а им — остальную связку. Друг без друга не обойдетесь.
— Благодарствую! — расплылся в улыбке кладбищенский «босс», а похоронщики погрустнели — приходилось делиться.
В кои-то веки бесовское зелье сотворило доброе дело — я вновь чувствовал руки и ноги! Все тело болело и горело, но это лучше, чем чувствовать себя замороженной курицей. А с моей одеждой случилась оказия — телогрейка и рубашка источали такую ядреную вонь, что даже бродяга-голодранец задумался бы, стоит ли надевать такую мерзость.
— Кое-кто из вас отдаст мне одежду… — Все как по команде посмотрели на того пройдоху, что напялил тетушкин полушубок. Я многозначительно покрутил в руках лопату, и мужичок, громко икнув с перепугу, спешно начал раздеваться. Его тряпки тоже порядком смердели, но это хотя бы можно было терпеть. Сразу же откуда ни возьмись появились и мои башмаки, и шапка — правда, не моя, но по Размеру подошла.
Вдвоем с главным сторожем мы вернулись в конюшню, где в дальних стойлах стояли две крепкие мохнатые лошадки средних размеров — наиболее подходящие для суровых южных краев. Коняги выглядели сытыми и смирными, что вселило в меня некоторую уверенность: со времен юности мне не приходилось ездить верхом. Впрочем, даже и в те годы хорошего наездника из меня не получилось, так что нынешняя перспектива длительного путешествия верхами навевала на меня глубокое уныние.
Пока Хорви седлал лошадей, я обшарил мертвого черноплащника — лишняя пара монет мне, будущему беглецу-изгою, очень даже пригодится, а ему на том свете они уже точно не понадобятся. К сожалению, денег в карманах уже не оказалось — не я один на этот счет догадлив, у нас в Фацении каждый первый такой. Но за пазухой у покойника обнаружился пергамент со схематичным рисунком Эйса, на котором жирной точкой был изображен мой дом, а на другой стороне листа значилось мое имя и фамилия, профессия, описание роста, цвета волос, формы лица и прочих более мелких примет.
Эта «наводка» поставила меня в тупик — соглядатаи когорты прекрасно знали, кто я такой, где я живу и чем занимаюсь. К тому же большинство черноплащников попросту не умели писать. Похоже, этот жмурик — из тех подложных стражников, что охотились за Гористоком… Да, так и есть: под примерзшей к руке перчаткой на запястье мертвеца обнаружилась все та же паучья татуировка. Стало быть, я тоже попал в их список ликвидации. Как же я вовремя сбежал — оказывается, «пауки» весь день вокруг моего дома крутились. Останься я там хотя бы на ночь, и эта ночь стала бы для меня последней. Скорее, скорее — прочь из города, где смерть таится за каждым углом!
— Есть еще одна небольшая просьба, — шепнул я Хорви, когда мы остались наедине. — Похороните в «моем» гробу вот этого покойничка, а на могильном камне высеките мое имя.
— Без проблем! — хитро прищурился главный могильщик. — Только…
— Еще одна корзина…
— Лады!
— Ну, примем на дорожку. — Хорви решительно вздохнул, воровато огляделся и вытащил из сена заначенную бутылку. — Во что бы налить… Вот! — Он подскочил к двери, над которой висел увесистый рог, стащил его и до краев наполнил перегоном.
— Фу, я и так-то эту гадость не пью, тем более из твоего грязного бараньего окостыша.
— Ничего ты в жизни не понимаешь, Райен! — возмущенно фыркнул Хорви. — Из звериного рога наши предки пили только в самых знаменательных случаях. И потом, он вовсе не от барана, а от самого настоящего горного тура — смотри, как вибрирует!
«Знаток старины» щелкнул ногтем по стенке сосуда, и тот отозвался глухим звоном.
— Такова традиция! — уважительно изрек кладбищенский сторож, отхлебнул и протянул рог мне.
Хоть я и не поклонник старинных обрядов, но меня с детства учили их уважать. Грустно вздохнув, я пригубил «огненную воду». Вот так у нас и спаивают молодежь, ссылаясь на давнишние порядки и обычаи…
Хорви выдул единым махом все остальное, даже не поморщившись, затем, задержав дыхание, открутил у рога навершие и что было мочи дунул в него, оглушив меня и обдав таким густым перегаром, что глаза защипало.
— Держи, дарю! Спасибо за все, родимый! — прослезился Хорви, облобызал меня и сунул рог мне за пазуху.