Следствие ведут знатоки
Шрифт:
— Сколько ты людям крови попортил! — сказал он, кладя Шутикову руки на плечи: хотелось пощупать, удостовериться. — До тех пор от нас бегал, пока чуть жизни не лишился, ты это понимаешь?
Шалава русопятая, синеглазая, невредим! Только выбрит плохо.
— Да я не от вас…
— От Шахова?
— Больше от него, — и Шутиков облизнул толстые сочные губы.
От Томина донеслось с дивана:
— Как твой «школьный приятель» советую: кончай стесняться и рассказывай побыстрее, время не терпит.
— Ага, понимаю. Значит,
— Стой, не части, — обрадовался Знаменский. — Черный Маклер жив?
— Ха! Валютой балуется вовсю!
— А при чем Шахов?
— Что вы! Сам Маклер ни с кем ничего. Все расчеты только через Шахова. Потому он его и на суде вытащил. Во-первых, правая рука, во-вторых, живые деньги горят… Ну вот, когда я решил сознаться, Михаил Борисыч здорово психанул, позеленел весь и сказал пару слов. Наутро хмель с меня сошел, я ноги в руки и деру. Испугался до смерти… — он потупился.
— А самого Маклера ты не видал?
— Да сто раз! Это же этот… дядюшка!
— Чей дядюшка? — спросил Знаменский.
— Иди, Костя, посиди, — махнул Томин на дверь. — Так ты не слыхал про дядюшку? — обернулся к другу. — Сейчас обрисую.
Через несколько минут Знаменский выложил на стол двугривенный. Подумал и надбавил еще десять копеек. Давняя была игра — «с тебя причитается». Томин сгреб мелочь.
— То-то же… Кроме того, я позволил себе проявить инициативу: заслушав исповедь Кости, сразу послал ребят в Малаховку, где проживает наш «божий одуванчик».
Знаменский позвонил в архив — Иван Тимофеевич заслуживал срочной информации.
А Зина в обед купила торт, который они умяли в процессе интенсивного обмена мнениями.
15
— Испортишь желудок. Переходи на домашнее питание. Кончай с этим кафе! Кончай!
С кем разговаривал муж по телефону, Шахиня не знала, но его властный тон и энергичное «кончай» показались зловещими. Ее теперь ото всего лихорадило, с ума не шла фраза Знаменского, что «это может случиться в любой миг».
Она не замечала, как за ней пристально наблюдал дядюшка.
— Что-то ты, красавица, побледнела, глазки грустные.
Шахов заботливо оглядел жену.
— Опять допросы. Мне-то ничего, а она опомниться не может.
— Значит, тебя тоже вызывали? — осведомился дядюшка.
— Вызывали.
— И долго мучали?
— Часа полтора.
Обращался он к Шахине, но отвечал за нее муж, и это дядюшку раздражало.
— О чем же с тобой беседовали, Леночка? — спросил он, демонстративно отворотясь от племянника.
— Я уже рассказывала, не хочется еще раз.
— А, опять одно и то же! Когда то кольцо купили, когда браслет, сколько отдали… Какого-то вдруг старика приплели, не встречала ли она около дома старика с собачкой? Ничего у них серьезного нет, — продолжал «адвокатствовать» Шахов.
Дядюшка отослал его:
— Пора мне ехать. Вызови, Миша, такси.
Шахов ушел в соседнюю комнату и принялся дозваниваться до диспетчерской. Слышно было плохо, потому он прикрыл дверь.
— А следователь — молодой, интересный?
— Не старый.
— Может, ему денег подсунуть или… что-нибудь еще?
Шахиня вздохнула.
— Вечно вы учите меня жить. Не возьмет он ни денег, ни чего-нибудь еще. Не той породы.
— А допрашивал с пристрастием?
— Нет, не очень.
— Значит, не обижал тебя. Угу… угу… Умный, обходительный… это хорошо… это все-таки приятно.
Шахиня начала собирать чайную посуду со стола.
— Ну, и в чем ты ему при-зна-лась?
Она уронила ложечку и медленно-медленно нагнулась, слепо шарила по полу. Может, ей почудилась тяжелая угроза — точно свинцовая гирька рассекла воздух и тюкнула в лоб… Она заставила себя найти ложку, крепко стиснула ее. «Да нет, нет. Сейчас посмотрю на него, а он обычный безобидный старичок, которого и пугаться-то смешно».
Не было старичка. Перед ней сидело незнакомое злобное создание.
«Да по какому праву он меня пытает?!»
Накатила волна встречной злости.
— Что за шутки? — Брошенная ложечка громко звякнула о чайник.
— Миша! — пронзительно выкрикнул дядюшка. — Иди сюда!
Тот шагнул в комнату. Шахине стало жарко.
— Предала тебя жена! — выложил дядюшка с маху.
— То есть как… что такое… — отпрянул Шахов.
В передней залился звонок, и Шахиня ускользнула туда. Приняла от почтальонши корреспонденцию и периодику, сунула полтинник. Перед зеркалом привела в норму выражение лица. К мужчинам вернулась внешне спокойная.
Муж вытирал платком полные щеки и шею. Его смятение перед дряхлым родственником было необъяснимо.
— Ты вызвал такси? — спросила Шахиня резко.
Старика пора спровадить, хватит ему сеять смуту. Шахов не отозвался.
— Грустно, грустно, не ждал. Бедный Миша! Ах, какая у тебя была жена! Великолепная была женщина!
— Дядюшка! Она же ничего и не знает… ничего не могла сказать!
Тот впился в Шахиню инквизиторским взором.
— Знает! Выведала! — и добавил грязное короткое словечко.
Ее шатнуло. Напала немота. Шахов почуял истинную беду, заметался между женой и дядюшкой.
— Ее запутали… заставили…
— Не верещи! Не хотела бы — не заставили! Жила за тобой как в раю. Теперь сама о себе думай, мало ли что может случиться… Идешь по улице, кирпич на голову упадет, грузовик из-за угла выскочит, пьяный хулиган покалечит…
Жестокая его усмешка ошеломила Шахиню, сделалось обморочно-страшно, как во сне, когда кто-то чудовищный гонится по пятам и некуда деться.