Следующая остановка - жизнь
Шрифт:
— Да ничего, — пожал Бажен плечами. — К вечеру добрались. — Он опять замолчал.
— Доскажи, — попросил Аркадий.
— А что досказывать? Именно тип. Голодных тощих собак мучит на цепи.
— Лошадей-то накормил?
— Накормил и напоил, — неохотно сказал Бажен. — Но привольной жизни им не будет. Зато мой бизнесмен отхватил денежку.
— А ты?
— А я не взял. Кони достались мне даром. За что деньги?
— Бажен, почему ты всегда приезжаешь грустный из своих поездок? — вдруг спрашивает Аркадий. — Что не так?
Все удивлённо смотрят на Аркадия.
— Не так всё. — Бажен неожиданно пожимает руку Аркадия, лежащую на столе. — Ты очень наблюдателен, брат. Может, я и согласился на эти поездки, чтобы что-то начать видеть и понимать, — говорит он.
И, позабыв о еде, рассказывает — об охвате наркотиками всей страны, и прежде всего — школ, о поголовном пьянстве, стало пить очень много женщин и детей, о разрушении всех прежних структур и в городах, и в сёлах, от больших и маленьких заводов и фабрик до птицеферм и молочных ферм, о нищете и массовом воровстве, о беспризорности, пьянстве, гибели детей.
— Почему же ты никогда ни о чём таком не говорил? — спрашивает мама.
— Ты можешь помочь? — грустно он смотрит на неё. — Нет. Юша или Аркадий могут помочь? Нет. Зачем же я буду вас мучить… Из-за нескольких слов вы уже позабыли о вкусном обеде, остывает же! А что бы стало с вами, если бы я каждый раз вам говорил всё, что вижу? Ни вы, ни я не можем никому помочь, что же мне остаётся? На себя взять эту ношу.
— Но тебе же легче стало, когда ты рассказал нам? — спросила Юля.
— Нет, не легче. Ещё тяжелее, потому что я на вас переложил часть своей ноши. Мы живём в очень богатой стране с очень плохим правительством, которое не берёт в расчёт ничью жизнь, кроме своей. А наш народ, как я поглядел теперь, по натуре раб. Терпеть, погибать — пожалуйста, а постоять за себя — ни-ни: перед подлецом сразу голову склоняет. — Бажен грустно взглянул на Юлю. — Так что, сестрёнка, уж лучше я помолчу. И так у вас всех много отрицательных эмоций внутри, я же вижу. Ты ведь тоже молчишь о том, что у тебя болит, никогда не поделишься. Сама тащишь свою ношу. Ещё я буду добавлять…
— Я никогда не знала, что ты интересуешься политикой, — тихо сказала Юля.
— Я не интересуюсь. Это она мной интересуется, потому что сильно достаёт. Морит голодом, пытает холодом…
— Но не ты же так живёшь, — тихо говорит мама.
— У меня богатое воображение.
Аппетит у всех пропал.
Дома Аркадий позвал её пить чай. И вот они сидят друг против друга.
— Мне страшно, — говорит Юля. — То, что рассказывает Бажен, я чувствую, лишь начало. Это непобедимо. К чему мы идём? Кто над нами? Кто определяет политику?
— Прошу тебя, давай забудем об этом. Если ты будешь расстраиваться, ты сильно повредишь ребёнку. Бажен прав, мы с тобой не можем спасти всех, но мы с тобой пытаемся накормить бедных. Разве не так? Родишь, придёшь в себя. Тогда решим, что ещё хорошего сможем сделать людям. Пожалуйста, пойди мне навстречу: думай сейчас о себе и о ребёнке. И давай лучше вернёмся в музей. Ты очень устала сегодня? — Аркадий гладит её руку. — Мы много ходили, как велит тебе доктор.
— Не устала, наоборот, сил сейчас у меня больше, чем иной раз в начале дня.
— О чём ты всё время так пристально думала и там, и когда везла нас?
— И о том, о чём говорил Бажен, и о новых русских. Если мы с ними, мы — против тех, о ком говорил Бажен. Ты не велел думать об этом, пока не рожу. Расскажи, как вы познакомились с Игорем?
— Игорь спас меня.
— Как?
— Очень просто. Рэкетиры отловили меня возле моей конторы или, как зовёт Митяй, офиса.
— Они били тебя?
— Убили бы, это точно, если бы не Игорь. Представляешь себе, в сумерках осени одновременно свист в милицейский свисток, выстрел в воздух и крик «стой».
— Откуда у него оружие?
— Вот этого я до сих пор не знаю, но, по-моему, сейчас оружие у всех.
— И у тебя?
— Нет, у меня нет. Я не смогу убить человека.
— Ну и чем же кончилось?
— Игорь пришёл ко мне работать и привёл ко мне своих рэкетиров. Они «разобрались» с теми, тех я больше не видел, и теперь защищают меня. А ещё охраняют и нашу базу, и точки сбыта.
— Кто же такой Игорь? Он в самом деле дипломат?
— Думаю, он родился дипломатом. Все дела решает точно, быстро и знает психологию любого проходимца! Так же блестяще знает компьютер, английский и законы. А почему ты спросила? Тебя что-то настораживает?
Она пожала плечами.
— Двойственное ощущение… — И она пересказывает, как чувствует себя в присутствии Игоря.
— Странно, — удивляется Аркадий. — А я, наоборот, при нём словно защищён.
— А кто тогда крикнул первый, что не хочет переписывать документ Генри?
— Подожди… я не помню… — удивился Аркадий.
— Мне показалось, Игорь…
При маме и брате Аркадий никогда так не смотрит на неё, никогда не гладит её по руке или волосам, никогда сам не откровенничает, хотя наверняка доверяет им обоим. Он раскрывается только с ней.
И интуитивно Юля начинает избегать общих посиделок. Уже не трижды в неделю приглашает к ужину или обеду маму и Бажена. Стала чаще забегать к ним сама. Как правило, Бажен — в поездке, и мама сидит в кухне, обложенная книгами.
Дела в школе, по её словам, идут прекрасно. Дети, как и в Молдавии, провожают домой, заходят к ней, задают бесконечные вопросы, занимаются у неё в кружке, директор приглашает её к себе на обед и восхищается ею на педсоветах. Естественна реакция учителей — по словам мамы, они не очень расположены общаться с ней.
Но однажды, когда Юля вот так же забежала к ней на минуту, мама встретила её сияющая:
— Представляешь, они пригласили меня в гости!
— Кто они?
— Учителя.
И мама рассказала.
Заболела учительница истории. У неё был такой радикулит, что она не могла сползти с постели. Мама услышала разговор в учительской и предложила помочь. Сделала ей свой компресс, и радикулит как рукой сняло. Тут же у кого-то обнаружился отёк колена, у кого-то — эмфизема. В общем, мама помогла всем, кто к ней обратился. И учителя устроили в её честь пир.