Следы в пыли. Развитие судебной химии и биологии

Торвальд Юрген

С точки зрения наших дней методика исследования земельных проб была у Поппа не безупречной. Однако она уже содержала все элементы современных нам методов. Ученый придерживался той точки зрения, что земля не мертвый, а живой организм, подверженный постоянным изменениям; процессы изменений находятся под влиянием минералогического развития и погоды, примесей растительного и животного характера и, не в последнюю очередь, под влиянием почвенных микробов. Прошло много времени, прежде чем многочисленные пробы, собранные Поппом с места обнаружения трупа, земельных участков Шлихера, руин замка, дорог и т. д., были проанализированы. От результатов этих анализов зависело, можно ли вообще использовать обувь Шлихера в качестве вещественного доказательства. Если почва земельных участков, на которых побывал Шлихер в день убийства, ничем не отличалась от почвы участка земли вблизи места преступления, то вся работа по

их сравнению была напрасной.

Пробы почв, взятые Поппом и Даниепем с хутора Шлихера и с деревенской улицы, отличались тем, что содержали гусиный помет. Пробы с земельных участков Шлихера в районах Шиндерборн, Хер- центаль и Хинтерм Хан состояли в основном из почвы темного цвета с продуктами выветривания порфировых пород и различными элементами порфира. В первую очередь там было много светлого кварцевого порфира с зелеными вкраплениями, частиц молочного кварца и пластинок слюды. Растительная составная часть состояла из нитей корней, частей гнилой соломы и очень незначительных остатков листьев.

Резко отличался состав почвы в пробе, взятой с участка земли Шлихера вблизи места преступления. Здесь была красноватая песчаная почва, продукт выветривания песчаника, смешанного с крупинками кварца, небольшим количеством слюды и большим количеством красной железистой глины. Примеси растительного характера были незначительны. Интересно, что почва дороги, идущей от поля Шлихера к лесу, где было совершено убийство, и почва с места преступления были идентичны, хотя в них были разные количества примесей остатков листьев деревьев. Не менее интересным был тот факт, что ни на других полях, ни на других дорогах не удалось обнаружить конский навоз, лежавший только на пути к месту преступления. Под влиянием дождя, размывшего навоз, отчетливо была видна овсяная полова, которую Попп наблюдал под микроскопом при первом исследовании обуви Шлихера.

Как итог всех исследований были получены результаты анализов почвы из развалин замка. Она также имела свои особенности. В ней отчетливо различались большие количества темных составных частей угля. Решающим отличием почвы были примеси кирпичной и цементной пыли от разрушенных стен замка. Такое различие почв было надежной основой для сравнения, на что и рассчитывал Попп. И все же самое трудное было еще впереди. Первое обследование обуви Шлихера было весьма поверхностным, так как количество прилипшей к подошве земли было очень незначительным, и казалось сомнительным, чтобы его хватило для изучения слоев почвы, оставленных последней прогулкой Шли- хера. Однако повторное обследование выявило несомненное наличие красноватой окраски, напоминающей почву вблизи места преступления, что и вдохновило Поппа на дальнейшую работу. В более крупных комках земли, застрявших между каблуками и подошвой, он надеялся различить отдельные слои почвы и выделить несколько кусочков для проб. Осторожно увлажнив эти комочки прилипшей земли, он бритвой разрезал их перпендикулярно к подошве. После нескольких попыток удалось сделать чистые поперечные разрезы, на которых хорошо просматривались различные слои почвы. Самый нижний слой, непосредственно на коже, обнаруживал смесь гусиного помета с землей, какую Попп наблюдал на хуторе Шлихера и на деревенской улице в Фалькенштейне. Далее следовал слой, содержащий частицы травы и свидетельствующий о луговой дороге, которая вела от Фалькенштейна к полю Шлихера вблизи места преступления. Затем удалось отделить несколько маленьких кусочков красноватой песчаной почвы с осколками крупинок кварца в красной глине, чешуйками слюды, частицами перегноя более темного цвета и шелухой от почек деревьев. Эти слои полностью совпадали с почвой с места преступления. И наконец, в самом верхнем слое Попп обнаружил уголь, частички кирпича и цементной штукатурки — характерные признаки почвы руин замка. Для окончательного вывода Попп продолжил исследование еще многих срезов, но, как он ни старался, ему нигде не удалось обнаружить продукты выветривания порфировых пород, характерных для полей Шлихера в районах Драйморген, Шиндерборн, Херценталь.

Результаты многочисленных исследований, осуществленных до ноября 1908 года, были как неожиданны, так и убедительны. Шлихер, вопреки его утверждениям, никак не мог ходить на свои поля, расположенные вдалеке от места преступления, потому что на его обуви совершенно не было следов этих почв. И напротив, он должен был пройти по деревенской улице, по дороге через луг к полю и далее на само место преступления. После совершения преступления Шлихер, по всей видимости, пошел к развалинам замка, чтобы спрятать там свои брюки. Когда 1 декабря 1908 г. прокурор Зон и Зеебергер держали в руках подробный доклад Поппа, у них не осталось и следа сомнений в вине Шлихера.

Но

Шлихер продолжал отрицать свою вину, потому что он не понимал значения исследований следов почвы. Когда же он понял… что к чему, то стал придумывать всевозможные отговорки. Шлихер утверждал, что надевал свои ботинки также в субботу, через два дня после убийства, когда с другими зеваками ходил к месту преступления посмотреть на труп. Он, мол, близко подошел к трупу и наступил на нижнюю юбку пострадавшей. Но нашлось достаточно свидетелей, утверждавших, что он не был в воскресных ботинках и не подходил близко к трупу. Среди этих свидетелей была и его жена. Ничего не подозревая, она настаивала на своих первоначальных показаниях, что вечером в день, вознесения" почистила ботинки мужа и поставила их на сундук, где они с тех пор стояли, и никто ими не пользовался. Несмотря на это, Шлихер продолжал упорствовать. Он отрицал свою вину и тогда, когда земельный суд Кайзерслаутерна после разбирательств вынес ему смертный приговор. Лишь узнав, что смертный приговор заменен ему пожизненной каторгой, Шлихер признался в убийстве Маргариты Филберт, назвал мотив убийства и заметил: „Химик прав относительно того, каким путем я прошел в тот день".

Убийца действительно из деревни пошел на свое поле у государственного леса и увидел Маргариту Филберт на дороге, ведущей в лес. Будучи введен в заблуждение ее богатой одеждой, он надеялся обнаружить у женщины солидную сумму денег. Он задушил ее, но, поняв бессмысленность преступления, пришел в ярость и отрезал ей голову. Он показал позже место, где около кустов боярышника и черники глубоко под камнями была спрятана голова. Затем он „очистил" в пруду свою одежду и незаметно вернулся домой. Там он снял совершенно мокрые брюки. Пиджак остался в доме, так как мокрые места, возникшие при замывании брызг крови, вскоре высохли. Только вид брюк казался ему подозрительным. Он завернул их в старую блузку своей жены и спрятал вечером в развалинах замка.

Через десять лет, в 1918 году, в кратком научном сообщении по делу Шлихера Попп упомянул о значении исследования следов почвы. Статья была опубликована в журнале, основанном Гансом Гроссом, умершим незадолго до этого. К этому времени у Поппа уже был большой авторитет. Он стал первым химиком-криминалистом Германии. Его пригласили во Франкфуртский университет читать лекции по криминалистике, а спустя пять лет возвели в ранг заслуженного профессора университета. Как ни велики были почести, которые воздали ему, важнее был тот факт, что он не был уже одиночкой. Научный подход к изучению различных следов дал удивительные результаты во многих областях и в разных формах, и в первую очередь в области исследования волос. Этим исследованиям был дан мощный толчок в 1909 году в Париже.

3.

14 июля 1909 г., в субботу, Париж отмечал национальный праздник. Празднества продолжались и на следующий день, в воскресенье, по крайней мере до полудня, когда вдруг распространилась весть о загадочном преступлении, приковавшая к себе внимание парижан. Весть эта поступила из многоэтажного дома № 1 на бульваре Вольтера. На первом этаже этого здания, в кафе Бардена, в полдень царило праздничное оживление. Супруги Барден и персонал кафе работали за кассой, в кухне или бегали между столиками посетителей и стойкой бара. Красная стрелка стенных часов над кассой показывала около половины первого, когда официант Бакер покинул стойку бара и подошел к госпоже Барден, сидевшей за кассой. „Наверху слышны крики, — сказал он. — Как будто, это голос возлюбленной месье Альбера".

Хозяйка мельком взглянула на официанта, на мгновение оторвавшись от своих подсчетов, и проворчала, что из-за этого, мол, не стоит прерывать работу. Бакер вернулся за стойку бара. Расставляя бутылки и рюмки, он все же продолжал прислушиваться к крикам наверху, где находилась кухня квартиры хозяина бюро, занимавшего почти весь второй этаж дома. Бакер был уверен, что может отличить вопли взывающего на помощь человека от криков шумного веселья. Ему за долгие месяцы работы здесь уже не раз доводилось их слышать. Кроме того, Альбер Урсель, которого все в доме называли „месье Альбером", хозяин посреднического бюро по найму прислуги, расположенного наверху, имел обыкновение каждую субботу после обеда уезжать из Парижа. Точно в 13 часов 45 минут тридцатилетний холостяк появлялся на вокзале Сен-Лазар и садился в поезд на Флен-сюр-Сен, чтобы навестить там свою мать. Обычно он возвращался в Париж лишь в понедельник утром. Жермен Бишон, бретонка лет шестнадцати, жившая у него уже с год в качестве горничной, оставалась одна в квартире. Бакер был уверен, что видел, как Урсель накануне в обычное время ушел из дома, держа в руке свой черный дорожный саквояж.