Следы в пыли. Развитие судебной химии и биологии
Шрифт:
Бальтазар поехал в свою лабораторию, чтобы произвести сравнение волос. Он измерил среднюю толщину волос взятой пробы. Она составила 0,07 мм, т. е. точно совпадала с обнаруженными на месте преступления волосами. Но это было еще не самое главное. При сравнении цвета волос Бальтазар пришел к выводу, что обнаруженные волосы похожи на волосы с висков и лобно-теменной части головы Розеллы Руссо. Но и это означало лишь, что имеется граничащая с уверенностью вероятность, но не доказательство. Разглядывая корни и прежде всего кончики вырванных волос, он заподозрил, что целый клок волос был выдран одним рывком. Это породило идею обследовать лоб и виски Розеллы Руссо и посмотреть, не удастся ли обнаружить там резко ограниченные участки пустых или поврежденных волосяных воронок либо обрывков волос, которые совпали бы с обнаруженными волосами. Если бы это удалось, то получено было бы абсолютное доказательство того, что в руке убитой обнаружены волосы Розеллы Руссо.
В пятницу рано утром Бальтазар получил
Прежде чем сделать отчет, Бальтазар обследовал одежду подозреваемой, но вынужден был убедиться в том, что она оказалась тщательнейшим образом вычищена. Лишь внизу на юбке он обнаружил мельчайшие следы крови. В связи с невозможностью определить происхождение крови (реакция Уленгута была впервые применена во Франции в 1912 году) следы эти не могли служить доказательством. Единственной убедительной уликой, полученной Бальтазаром, был результат работы по сравнению волос.
Амар хорошо понимал значение этой улики. В полдень он приказал доставить к нему Розеллу Руссо и подверг ее длительному беспощадному допросу. При этом, как писал потом один журналист, волосы из „окровавленных рук убитой стали жутким реквизитом, своим магическим действием оказавшим большое влияние на упорную, но суеверную заключенную". Поздно вечером она вдруг расплакалась и сказала: „Ну, ладно. Я убила Жермен Бишон, и я все вам расскажу… Меня замучили долги. Я думала, что раздобуду у Урселя деньги. Считала его богатым, знала, что по субботам в квартире остается одна Жермен. Я хотела с помощью гувернанток проникнуть в бюро Урселя и там спрятаться. Но они отказывались пойти со мной. Тогда я решила действовать сама. В субботу вечером я пришла к дому № 1 на бульваре Вольтера. Поднялась по лестнице и, когда кассирша отвлеклась на минутку, проскользнула в приемную… Это та комната, которая имеет окно на лестничную клетку и где находится ниша с кроватью для прислуги. Я спряталась там и ждала… " Из своего укрытия Розел- ла Руссо слышала, как кассирша и Жермен, уходя, закрыли дверь. Теперь можно было поискать деньги. Однако она боялась (еще не помышляя об убийстве), что Жермен может вернуться. Так был упущен первый шанс. Когда Жермен пришла в квартиру, то заперла дверь столовой и спальни. Руссо подумала, что Урсель наверняка хранит деньги "в гардеробе и что теперь ей не войти в спальню. Она, решив подождать до утра, пока Жермен не отопрет двери, провела ночь без сна. Но пришлось ждать до полудня, прежде чем Жермен соизволила подняться, открыть дверь спальни и начать готовить завтрак. Розелла Руссо продолжала: „Я покинула свое укрытие и, крадучись, подошла к столовой, где и застала удивленную моим появлением Жермен. Она вскрикнула: „Откуда вы?", но, не отвечая, я бросилась на нее". Обе женщины стали драться, но Жермен удалось убежать на кухню. Там будто бы Жермен схватила топор, но Розелла вырвала его и швырнула Жермен на пол. Затем она стала бить топором лежащую на полу, пока та не смолкла. Проверив, не услышал ли кто криков Жермен, звавшей на помощь, и удостоверившись, что все спокойно, она вымыла свою одежду и топор, а затем открыла кассу и секретер. Добыча разочаровала ее. Тогда топором она взломала гардероб. Разочарование возросло, так как она ничего не нашла там, кроме золотого рубля и цепочки от часов. Тут она услышала шум внизу и со стороны приемной, испугалась и стала принимать меры для своего спасения. Предположив, что попытаются проверить квартиру через лестничную клетку, она встала на стул, открыла окно на лестницу и прислушалась. Там было тихо, Успокоившись и решив, что шум доносится из кафе, взяла ключи Жермен, открыла дверь квартиры, спустилась вниз, открыла зарешеченную дверь внизу, заперла ее за собой и ушла никем не замеченная. Вдруг ей пришла в голову идея подойти к консьержке и с помощью истории об „Анжель" объяснить свое пребывание на месте преступления на случай, если возникнет подозрение. Беспрепятственно она вернулась домой и рассказала Мартену историю ограбления одного своего родственника, которую поведала позднее Амару.
Объяснение ее ухода с места преступления казалось столь невероятным, что вопрос об этом решили оставить пока открытым. Предполагали, что она могла все же вылезти через окно на лестничную клетку, а так как ей в этом случае пришлось бы пройти мимо комнатки консьержки, она придумала свою „Анжель". Но Розелла Руссо настаивала на своей версии, повторив признание и Астрону. Спустя семь месяцев, в феврале 1910 года, стоя перед судом присяжных, она отказалась от своего признания, сославшись на то, что ее принудили дать такие показания. Этот прием преступников хорошо знаком каждому следователю. На все вопросы судьи она отвечала, что ничего не помнит. Присяжные все же признали ее виновной
Если рассматривать дело Жермен Бишон в рамках начального этапа развития судебной биологии, то оно приобретает двойное значение. Бальтазара оно вдохновило на дальнейшее изучение волос, а также на создание работы „Волосы человека и животного", которую он издал вместе с Марсель Ламбер в 1910 году. Книга по меньшей мере полтора десятилетия служила пособием для криминалистов. Дело Бишон показало, что даже имеющий много неясностей метод сравнения волос при добросовестной и тщательной работе может оказать неоценимую помощь в расследовании и безусловно достоен дальнейшего применения и совершенствования.
В том же году, когда появилось учение Бальтазара об исследовании волос, на юге Франции, в Лионе, молодому ученому удалось осуществить свою давнишнюю мечту. Его имя Эдмон Локар. Он был родом из Лиона, худощавый, почти хрупкий, с темными усами под орлиным носом и с сияющими, жизнерадостными светлыми глазами. Ученик лионского судебного медика Александра Лакассаня, он жил в то время, когда Альфонс Бертильон создавал основы научной криминалистики. В 1880 году Лакассань возглавил Судебномедицинский институт Лиона. Благодаря познаниям в области медицины и биологии, уровню своего духовного развития и фантазии он стал асом судебной медицины юга Франции. В 1889 году, используя новейшие методы исследования костей, сравнения зубов и некоторые другие, ему удалось идентифицировать труп парижского судебного исполнителя Гуффе, который был убит некой Габриелой Бомпар и ее любовником Эйро в Париже. Хотя он принадлежал к тем немногим людям, которых связывали с Бертильоном общие интересы, Лакассань все же вскоре понял односторонность последнего. Он искал для научной криминалистики более широкое поле деятельности, чем Бертильон, основавший ее.
Еще до литературных измышлений Конан Дойла и новаторских работ Гросса он вдохновлял некоторых своих учеников, например Жоржа Дресси, Эмиля Вилле- брена, на исследования следов преступлений, выходившие далеко за рамки судебной медицины и криминалистики того времени. Например, у Лакассаня родилась мысль, что пыль, прилипшая к одежде, ушам, носу, ногтям человека, может дать сведения о его профессии или последнем месте пребывания, а Виллебрен составил целый список видимых под микроскопом частиц, которые он обнаружил под ногтями людей.
Лакассань обратил внимание Локара на возможности, лежавшие за пределами классической судебной медицины и научной криминалистики Бертильона. Позднее случайно Локар прочел переведенные на французский язык „Приключения Шерлока Холмса" и произведение Гросса. Эти книги пробудили в нем большой интерес к естественнонаучному изучению следов. Мысль о том, что любой преступник, будь то вор, взломщик или убийца, на месте своего преступления соприкасается с какими-то мельчайшими частицами пыли, будоражила его воображение. Двадцать лет спустя во вступлении к обширному труду о криминалистическом исследовании пыли Локар писал: „Вид грязи на башмаке или брюках тотчас указывал Холмсу, в каком районе Лондона побывал его посетитель или по какой дороге он шел в окрестностях города… Особая красноватая грязь находится лишь при входе в бюро на Вигмор- стрит. Конечно, даже при всей гениальности Холмса легко впасть в очень крупную ошибку, определяя грязь издали, но здесь ценно само указание на возможность применения такого метода. Рассказы о Шерлоке Холмсе стоит прочитать хотя бы ради удивления, что так поздно люди додумались собирать пыль с платья, указывающую на то, каких предметов касалось подозреваемое лицо. Ведь мельчайшие частицы пыли на нашем теле и нашей одежде являются немыми свидетелями каждого нашего движения и каждой нашей встречи".
Вопрос исследования следов настолько заинтересовал Локара, что он отправился в небольшое „кругосветное путешествие", чтобы изучить состояние науки о следах в других странах. Он посетил Бертильона в Париже, поехал в Лозанну, Рим, Берлин, Брюссель и, наконец, в Нью-Йорк и Чикаго. Но результатом поездки Локар был разочарован. Бертильон не двинулся дальше своей антропометрии и словесного портрета. Его попытки определить инструмент взлома по следам на двери, снять отпечатки обуви и босых ног, не говоря уже о неудачах в области графологических исследований, мало способствовали превращению лаборатории антропометрической и фотографической службы идентификации в настоящую криминалистическую лабораторию.
В 1909 году Эдмон Локар, разочарованный, вернулся на Рону, имея определенные идеи о создании в рамках полиции настоящих лабораторий, где можно было бы научным способом исследовать все те следы, которые жили в фантазии Артура Конан Дойла и в реальных мыслях Ганса Гросса. Грандиозные планы Локар строил, исходя из необходимости использования учения о следах, основанного на естествознании, в работе криминалистов, полагая, что у полиции не будет иного пути, как „взять это дело в свои руки". В статье, написанной им после своего возвращения, говорится о новой „полицейской науке", как об „искусстве", где еще нет общих основоположений, кроме одного: при криминалистическом расследовании следует применять любой полезный естественнонаучный метод. И он добавлял: „Это искусство все больше стремится к самостоятельности, к отделению от судебной медицины и химии".