Слэн
Шрифт:
— Нет, мистер Грей. Я часто читала в умах людей об этом, и как-будто никто не знает, почему все ненавидят нас. Что-то есть в войне между слэнами и людьми, которая была давным-давно. Но ведь войны были и раньше, но после них люди же не ненавидели друг друга. И кроме того, все эти ужасные истории, настолько абсурдные, что не могут быть ничем иным, кроме ужасной лжи.
— Ты слышала, — сказал он, — что делают слэны детям людей?
— Это именно одна из тех глупых и лживых историй, — презрительно скривилась девушка. — О, боже, какая низкая ложь!
— Да, вот теперь я знаю, что ты слышала эти истории, — рассмеялся диктатор. — И, возможно,
Он нажал кнопку на столе и вежливо сказал в маленький похожий на коробочку прибор:
— Скажите капитану моей личной охраны, чтобы он зашел в мой кабинет.
Глава 3
Сидеть под ослепительно сияющими лампами было нелегко. На нее смотрели слишком часто. В мыслях у нее была смесь нетерпения и безжалостности. Их ненависть придавливала ее дух и отравляла сознание. Они ненавидели ее лютой ненавистью. Они страстно желали, чтобы она была мертва. Девушка в ужасе закрыла глаза и отвела свое сознание от них, стараясь поудобнее устроиться в кресле, как-будто посредством своей силы воли она могла сделать невидимым свое тело.
Но слишком много было поставлено на кон, чтобы она могла осмелиться упустить хоть какую-нибудь мысль или образ.
Глаза и разум ее распахнулись, и снова комната, люди, вся эта грозная ситуация.
Джон Петти резко встал и сказал:
— Я возражаю против присутствия слэна на этой встрече на том основании, что ее невинная детская внешность может пробудить в ком-нибудь из нас искру милосердия.
Кетлин удивленно взглянула на него. Шеф скретной полиции был коренастым мужчиной среднего роста, и на его лице, которое было, скорее, похоже на ворону, чем на орла, не было никаких следов добросердечия. Кетлин подумала: «Неужели он и в самом деле верит в это? Неужели он думает, что кто-нибудь из этих людей по какой-то причине сможет проявить милосердие?»
Она попыталась прочесть то, что было упрятано за этими словами, но его мозг был преднамеренно затуманен, а мрачное, властное лицо лишено было какого бы то ни было выражения. Она уловила очень слабый оттенок иронии и поняла, что Джон Петти всецело осознает сложившуюся ситуацию. Это было его заявкой на власть, и все его тело и ум были насторожены и беспощадны.
Кир Грей сухо рассмеялся, и неожиданно Кетлин уловила отблеск магнетической силы этого человека. Что-то в вожде было от тигра, невообразимо захватывающее дух, подобная пламени эманация, которая делала его более сильным и решительным, чем все остальные в комнате.
— Не думаю, что нам нужно беспокоиться, — сказал он, — о наших добрых побуждениях, которые могут превозмочь здравый смысл.
— Совершенно верно, — сказал Мердю, министр транспорта. — Судья должен сидеть в присутствии обвиняемого.
Министр остановился, но про себя продолжил: «Особенно, если судья наперед знает, что приговором будет смерть!» Он слегка хихикнул про себя, однако, взгляд его оставался бесстрастным.
— Но я хочу, чтобы эту паршивку выставили отсюда, — сердито проворчал Петти. — Вы знаете, что она С Л Э Н, и, клянусь небом, я не хочу, чтобы слэн сидел в одной комнате со мной!
Ответный поток коллективных эмоций на это популярное изречение физическим ударом обрушился на Кетлин.
Присутствующие яростно загалдели:
— Вы чертовски правы!
— Выставите ее вон!
— Грей, что это вы так разнервничались, если решились посреди ночи разбудить нас…
— Совет уладил все это одиннадцать лет назад. До недавнего времени я даже не знал об этом.
— Приговором была смерть, не так ли?
Поддержка присутствующих заставила Джона Петти с триумфом посмотреть на Кира Грея. Глаза их встретились, как шпаги фехтовальщиков перед решающим уколом. Кетлин сразу поняла, что Петти пытается повлиять на результат. Но если диктатор и чувствовал, что он проигрывает, это не отражалось на его бесстрастном лице, и ни тени сомнения не мелькнуло в его разуме.
— Господа, вы все заблуждаетесь. Кетлин Лейнтон, слэн, не находится здесь на судебном разбирательстве. Она здесь для того, чтобы дать показания против Джона Петти, и я могу себе отчетливо представить его желание, чтобы ее не было в этой комнате.
Удивление Джона Петти было несколько наигранным, как удалось отметить Кетлин. Его разум оставался слишком спокойным, слишком холодным, как лед, в то время, как его голос был похож на рев быка.
— Что ж, это все ваши нервы! Вы оторвали всех нас ото сна только для того, чтобы затащить на это «утреннее» разбирательство против меня — на основании показаний какого-то слэна!!! Я вижу, что нервы ваши совсем расшатались, Грей. Я предлагаю сейчас раз и навсегда решить одну юридическую проблему — может ли слово слэна иметь хоть малейший вес в качестве свидетельских показаний!
Этим он снова воззвал к первородной ненависти. Под натиском волн ответных чувств Кетлин вздрогнула. У нее не было ни малейшего шанса, никакой надежды остаться в живых после этого собрания — только смерть!
Голос Кира Грея оставался таким же бесстрасным, как и прежде.
— Петти, я полагаю, что вам следует понимать, что сейчас вы выступаете не перед сборищем крестьян, сознание которых взращено нашей пропагандой. Ваши слушатели — реалисты, и, несмотря на ваши очевидные попытки одурманить их, они понимают, что их собственное политическое, а, возможно, и физическое будущее является ставкой в этом кризисе, который ВЫ, а не я, спровоцировали.
Лицо диктатора стало твердым, в голосе появилась железная хрипота.
— Я надеюсь, что каждый из присутствующих полностью придет в себя ото сна, отбросит эмоции и нетерпение и поймет, что Джон Петти бросает вызов, чтобы сместить меня. Но учтите, что независимо от того, кто из нас победит, некоторые из вас могут не дожить до утра.
Теперь на нее никто уже не смотрел. В этой внезапно притихшей комнате у Кетлин возникло такое чувство, что она неожиданно стала невидимкой. Как будто какой-то груз покинул ее разум, и она почувствовала, что может видеть, чувствовать и думать впервые с обычной четкостью.