Слепая любовь
Шрифт:
— Заткнись!
— Девушки, — это учтивый голос официанта, наверное, — я прошу вас вести себя спокойнее, вы у нас в гостях не одни. Извините, пожалуйста, мое невольное вмешательство.
— И вы нас извините, — это Наташа. — Устали после работы, все на нервах.
— Я понимаю…
— Ладно, давай не кричать, а то в самом деле уже обращают внимание… — а это Юля. — Но ты мне все-таки скажи, откуда тебе это известно?
— Правду? Честно?
— Ну, соври, если тебе так легче.
— Нет, я с некоторых пор поняла, что говорить правду проще. И спокойней. А дело вот в чем…
— Ну, не томи… Давай еще по кофе?
— Давай… Не надо, не надо, у меня деньги есть. Могу и я тебя угостить? Почему все ты?
— Вот
— Слушай, я не понимаю, я что, не человек? Я работать не умею?
— Да брось ты мне про свою работу! Тоже мне клондайк! Вон даже у Сережки стеснялась попросить! Чтоб к нему же и прилететь. Миллионерша…
— Угу. Я поняла. Ты злишься, а я виновата, да? Так вот, к твоему сведению, больница — это люди прежде всего. Вот лежит в моей палате один дядечка. Хороший, славный, но даже на горшок сам залезть не может. Или другой там… Не важно. Я ему делаю доброе дело. Ночью подхожу лишний раз на дежурстве. Таблетку дам, еще чего, а он мне сотню в кармашек сует. «Ты, говорит, молодая, красивая, купи себе булавочку» — понимаешь? Да, не положено. Но что я, руку его отталкивать стану? Крик поднимать на все отделение? Да ему самому приятно, что-нибудь хорошее сделать… Нет, конечно, тебе проще, ты под кого угодно ляжешь, лишь бы тот денежкой перед носом посучил. А я не делала этого и не буду.
— Да ты так говоришь, будто тебя кто-то уговаривает. Я другое думаю, ты сама бы и легла, и брала, только трусишь. Вот и вся твоя правда. Кстати, этот костюмчик твой на подачки не купишь, я знаю, сколько он стоит. А таких денег у тебя отродясь не было. Так что не морочь мне голову. А, в конце концов, наплевать, где бы ты их ни взяла и как бы ни заработала. Ты так и не ответила, откуда ты про салон знаешь, если сама там не была? И про девчонку?
— Люди рассказали.
— Кто?
— Отвяжись, все равно не скажу… Хотя почему нет? Этого про твоего Гришку, которому ты, как я поняла, меня обещала, недаром же он так за нами и перся от самого салона… Так вот, он хотел меня… понятно? — совсем тихо сказала Наташа. — А я заорала как резаная. И какие-то мужики примчались. И пока они там дрались, я сбежала. А эта сволочь с разбитой харей решила, что это я его в ловушку заманила. А когда уже у вас его от… ага? И он вообще в больницу попал, из-за той девчонки, между прочим, которую ты привела, я увидела, что меня начали преследовать каких-то два лба. Точные копии твоего Гришки. И тогда я нашла возможность попросить одного человека мне помочь… Вот и все. Эти Гришкины приятели уже в тюрьме. Они меня похитить собирались.
— Нужна ты им сильно, ха!
— Ну, тебя-то никто не собирается похищать, верно? Ты сама побежишь, только свистнут.
— До чего ж ты стервой стала, Натка. Я к тебе с душой, а ты…
— Хороша душа… В общем, я теперь все сказала. И с Сережей мы, наверное, скоро поженимся.
— Валяйте, плодите нищих!
— Ага… Будьте добры, молодой человек, рассчитайте нас.
— Ты чего? Куда?
— Не хочу тебя больше видеть. Противно. Я думала, ты заблудилась. Поймешь. А ты продолжаешь блудить. И никогда не кончишь, потому что уже иначе не можешь. Не надо, убери свои деньги, уж пару сотен я наскребу, зато не буду зависеть от твоих капризов. Пока.
— Брось, Натка, ну, посиди еще! Неужели не видишь, тошно мне!
— Выпей соды.
— Да ладно тебе… Ну, посиди, не буду тебя злить. Это на меня что-то нашло… Ну и как твой? У него там жилье-то хоть есть какое?
— А как же! Большая двухкомнатная квартира. В самом центре города. А в Управлении говорят, что он самый лучший у них летчик-наблюдатель.
— Ты смотри, ха! А казался так себе… И ты там жить собираешься?
— Так приглашают. Обещают в их медицинский запросто перевести… А твой что?
— Знаешь, такие письма пишет, что не успеваю прокладки менять…
(Дружный смех.)
— А приехать?
— Фирму
— Юлька, а может, ты все выдумала? Воображение воспалилось. Знаешь, иногда бывает, в стрессовых ситуациях человек просто теряется, хотя обычно он нормальный и здоровый. К доктору сходи, витамины попей.
— Ой, господи, и ты еще!.. Так что за люди-то? Откуда они?
— Да что ты зациклилась? Я ж говорю, у нас дядечка лежит. Он из этих, из бывших, понимаешь? Как-то вечером, перед сном уже он меня спросил о чем-то, я ответила. Ну и разговорились. А когда я пожаловалась, что поневоле попалась так, что не знаю, у кого защиту искать, он засмеялся и говорит: «Будет тебе защита». Взял свой сотовый и говорит: «Иди, погуляй, а потом зайди». Ну я и ушла. А он сам позвал и сказал, что к нему в гостевое время один парень придет, вот ему и надо все рассказать. Ну, пришел. Не парень, а дядечка, но славный такой, веселый. Он и слушал меня с улыбкой. А потом сказал, что пару дней повозит меня с работы домой и поглядит, кто там нарывается. Я думала, шуткой обойдется, а вышло так, что этих двоих, кстати, я говорила, Гришкиных приятелей, этот человек со своим напарником прямо при мне положили мордами в лужу. Сидят уже, голубчики.
— А дядечка этот твой, он как?
— В смысле?
— Ну… ты к нему как?
— У тебя одно на уме. Вот он-то мне и рассказал, как они один бордель брали штурмом. Ну, а когда подробности пошли, я поняла, что речь о вас. И перекрестилась, что вовремя ушла. Он, между прочим, и устроил мне разговор с Сережкой — по спутниковому телефону. У него там друг живет, генерал, тот все про Сережку сразу и выяснил. Вот так, подружка, с хорошими людьми поведешься, сама человеком станешь.
— Так это, значит, они тебе деньжат подбросили?
— Да-а-а… У тебя только одно на уме. Не понимаю, что этот Роб в тебе нашел? Мордочку? Задницу? Так у меня лучше. Ну, что? Скажи, если знаешь?
— Иди ты к черту! Надоела со своими нравоучениями, как старуха старая. Сама уже не можешь, значит, никому нельзя, так?
— Так тебе же все равно: можно, нельзя. Прокладку поменяешь — и вся разница. Пойду я.
— Да, иди. Я тоже допью и поеду домой. Пока, подруга.
— Пока…»
— Содержательный разговор, — хмыкнул Щербак.
— Между прочим, да, — не поддержал его Турецкий. — Хе! Умный народец пошел! Помните, кажется, у Штирлица было… Мюллер слушает допрос, который тот проводит с радисткой, и говорит что-то вроде: «Ни одного прокола. Только пол ребенка перепутал». И башкой дернул. Ну, этот, Броневой.
Филя засмеялся и сказал:
— Я тоже все время слушал их разговор и боялся, что где-то проколется. Чисто вышла, шпионка растет! Кому-то на радость…
— Кому-то да, — кивнул Турецкий, — но вот что нам теперь с этой Юлией делать? Ума не приложу. Как сказать? А говорить-то надо. И нельзя, потому что она, в ее состоянии, способна действительно руки на себя наложить! Там, я смотрю, всю семью надо перестраивать, а как? Когда они не хотят уже понимать друг друга?
— Борисыч, — прогудел Володя Демидов, — а чего мы головы-то ломаем? Он же, этот Осипов, сам говорил, дружок Константина Дмитрича. Ты б отложил гордость, хрен с ней, в конце концов, да сходил бы к нему? Может, они там, между собой, как два крупнейших юриста, общий язык найдут?