Слепая зона
Шрифт:
Повернув в боковую аллею, я прошла свои тридцать четыре шага до любимой скамейки и села, убедившись, что она свободна. Мне хотелось побыть в одиночестве. Конечно, полностью отгородиться от всего не получилось – шумела листва над головой, звонко переговаривались какие-то мелкие птицы, то и дело вспархивая и перелетая с ветки на ветку, в отдалении жалобно плакал младенец под монотонный скрип коляски… Если бы меня под такое укачивали, я тоже разоралась бы.
Обычно прогулки меня успокаивали. Если достаточно долго просидеть очень тихо, начинает казаться, что становишься частью окружающего мира – как дерево, трава или ленивый ветерок… Но на этот раз ничего не вышло. Умиротворение не наступило, напротив – тревога, которая грызла меня последние дни, только обострилась. Я ощущала себя попавшей в западню, из которой нет выхода, и это было очень плохо. На вечер у меня был назначен выезд к клиенту. Очень сложному и капризному господину, из тех, которыми салон особенно дорожил.
Обратный путь теперь был длиннее, чтобы не проходить мимо кафе, приходилось идти другой дорогой.
В половине шестого я спустилась во двор. Мягко шурша шинами, подкатила машина, и водитель обошел капот, чтобы открыть мне дверь. Этот ритуал не менялся уже почти год – два раза в месяц я усаживалась в пахнущий кожей и дорогим парфюмом салон дорогого автомобиля и ехала по неизвестному мне адресу. От водителя пассажиров отделяло стекло, в чем я убедилась давным-давно, так что вопросы мне было задавать некому. Да и незачем. Мой клиент был какой-то важной персоной, о таких лучше знать поменьше. Он и выбрал-то меня, скорее всего, из-за слепоты, качество работы оценив уже позже.
В огромном доме ко мне относились почти приветливо – встречали у порога, здоровались, провожали на второй этаж, где у хозяина был оборудован целый массажный кабинет, получше того, в котором я работала в салоне.
Быстро сменив одежду на рабочую – хлопковые брюки и свободную тунику, я подошла к большому аквариуму, который занимал одну из стен целиком. За прохладным стеклом монотонно бурлил, пузыря воду, аэратор, и неизвестно какие, но наверняка редкие и дорогие рыбы таращились на меня, пока я ждала появления клиента. Было забавно касаться гладкой поверхности, воображая, как они настойчиво тыкаются в ладонь с той стороны стекла. Хозяин дома никогда не опаздывал. Ввалился в комнату, шумно дыша, уверенно шлепая по ковру тапками без задников. Невысокий, плотного телосложения, в годах, но все еще крепкий мужичок.
– Светик, как жизнь? – выдал он свое привычное приветствие.
– Отлично, Михаил Яковлевич. Как вы себя чувствуете сегодня? Жалобы будут?
– А как же? Плечи, проклятые, ноют!
Он, притворно кряхтя, быстро взобрался на массажный стол.
Я подавила вздох. Мой клиент был здоров как бык. В основном. Плечевой пояс ныл по причине глубоко засевшего страха, который сворачивал мышцы в тугие жгуты и способен был измочалить ему позвоночник. Эту болезнь мне не вылечить, да и никому, кроме него самого. Но временное облегчение я могла ему обеспечить. И обеспечивала, конечно.
Когда я работаю, не думаю ни о чем. Это похоже на транс – руки слушают лежащее передо мной тело, а я вся целиком отдаюсь им во власть. Нам обоим – Михаилу Яковлевичу и мне – повезло, что я не успела приступить к массажу. Появление твари и его удивленно-болезненный вскрик были одновременными. Я не успела испугаться, когда за вскриком раздался ужасный хрип, словно его душили или он захлебывался, – просто бросилась на тварь всем телом, как это было тогда, с Гарькой. Меня скрутило волной такой ярости, что зубы сцепились намертво и говорить при всем желании не получилось бы. Я завыла, почти не разжимая губ, а мысленно завопила изо всех сил: «Убирайся! Убирайся! Не отдам! Не отдам! Прочь, пошла прочь!»
Тварь, чем бы она ни была, дергалась подо мной, как будто неожиданно обрела плоть. Отдача ее движений пробивала мне живот, грудь, спину. Больно не было – было отвратительно гадко. Я выталкивала ее прочь от хрипящего клиента прямо через себя, тянула мысленно, тянула всем телом, каждой мышцей, каждым нервом, содрогаясь от омерзения и ужаса. А потом все внезапно закончилось. Тварь исчезла.
С трудом превозмогая тошноту, я позвала хриплым шепотом:
– Михаил Яковлевич?
Под моими дрожащими руками слабо и неритмично билось сердце. Он был жив, но не ответил, только сипло втянул в себя воздух и задышал глубоко и часто, как будто вынырнул из воды. У меня подкашивались ноги, звенело в ушах, по лицу и шее катился пот, заливая глаза, солоня язык.
– Что это? Что со мной было? – просипел он и попытался перевернуться на столе.
Я едва успела подхватить, подпереть собой его грузное тело, иначе он просто упал бы на пол.
– Лежите, я позову кого-нибудь. Вам стало плохо.
Мой ответ вышел почти невнятным, так сильно заплетался язык.
– Что ты… Это ты сделала?
Не ответив, я добрела до двери и, вдохнув так глубоко, что закружилась голова, прокричала в коридор:
– Вызовите врача! Михаилу Яковлевичу плохо!
Топот и перепуганные восклицания его домашних (слуг, семьи?) я слышала, как сквозь вату. Просто сидела, скорчившись на низенькой кушетке у стены, и пыталась унять дрожь. Меня колотило так, что ходуном ходили руки и ноги. Пришлось обнять колени и сжаться в комочек.
– Не отпускайте ее, – просипел хозяин дома, когда его выводили из комнаты, и я осталась одна.
Сколько прошло времени, не знаю. Кажется, я провалилась в тупую полудрему – когда не спишь, но и не бодрствуешь, просто скользишь по самой грани реальности. И тогда я снова ощутила присутствие твари. Она никуда не делась. Неподвижно застыла под потолком прямо надо мной.
«Что тебе надо?» – беззвучно взвыл мой помраченный разум.
Я почувствовала, как нечто шевельнулось, перетекло в угол комнаты и снова застыло. Однажды нарисованная воображением, теперь эта мерзость обретала новые черты: каплеобразную, заостренную безухую голову, переходящую в тело без намека на шею, длинные тонкие отростки вместо лап…
Наверное, именно так себя чувствуют те, кто сходит с ума: еще понимают, что творится что-то неладное, но уже начинают верить, что – не с ними. Тварь не исчезла. Чужеродной до тошноты массой притаилась в углу. Я запаниковала – ничего этого не было, не могло быть! Попыталась стряхнуть с себя наваждение, очнуться, но ничего не вышло. На ум вдруг пришло удивительно яркое воспоминание из детства – поездка в Ростов к бабушкиной сестре. Там, в городке Батайск, у нее был маленький домик и чудесный сад. Но вспомнила я не это, а большой оцинкованный таз с мятыми краями, в котором исходила паром гора вареников, приготовленных на всю окрестную родню. Вареники были огромными, размером почти с мою тогдашнюю ладошку, в каждом – вишни без косточек, которые днем собирали тут же, в саду. Рот наполнился слюной. Желудок сжался. Видение было таким реальным, что я, кажется, даже ощутила аромат вишни… И острый голод. Тварь снова шевельнулась, скользнула на прежнее место и закачалась на потолке, заставляя воздух толчками обрушиваться на меня.
– Жрать хочешь? – слова взялись ниоткуда.
Сиплый и тихий от слабости голос опередил мысль. Это, на потолке, затихло.
– Убирайся…
Я не командовала, не гнала. Не осталось сил. Просто просила. За дверью послышались чьи-то шаги, и я перестала ощущать чужое присутствие.
– Светлана, Михаил Яковлевич просит вас зайти.
Голос вошедшего был мне незнаком.
С трудом соображая, как бы получше объяснить ему, что подняться самостоятельно не получится, я пошевелилась. Немедленно вернулся озноб, и зубы застучали так, что это наверняка расслышали даже рыбы за толстым стеклом аквариума.