Слепцы
Шрифт:
– Зачем? – Кружевницына стояла, опустив руки, раздавленная ужасом совершившегося на ее глазах злодейства, и смотрела, как превращается в рыбий корм, возможно, один из последних людей на Земле.
– Собаке – собачья смерть, – ответил со злостью Гоша. И тут же согнулся пополам от страшного удара в живот.
Никому ничего не объясняя, Дарья развернулась и зашагала прочь. Сейчас ей было все равно, куда идти. Лишь бы подальше от этого страшного места. От того места, где они лишили себя последнего шанса покинуть пещерный плен.
– Вот
Герман сидел рядом, скрестив руки на груди, глядя куда-то вдаль. За все время, что Даша рассказывала ему историю вторжения миротворцев, он не произнес ни слова и даже не шевелился. Даше порой казалось, что космонавт перестал дышать. Он как будто выпал из реальности. Но как только рассказ подошел к концу, Лыков вздрогнул, приходя в себя. Пожевал губами, прочистил горло.
– Значит, все, что мне говорили раньше, – ложь? – заговорил он тихо, с трудом выдавливая из себя каждое слово. – Все эти страшилки про ужасных злых миротворцев… Ложь?
– Не ложь, Герман. Сказка. Наш фольклор. За столько лет реальные события не забылись… Правду знают все. Мы просто стараемся пореже вспоминать, как было на самом деле.
Даша сбилась и замолчала. Ей сложно было объяснить даже себе самой, почему со временем из уродливой, скукоженной куколки-правды вылупилась странная, нелепая, но куда более симпатичная бабочка-сказка.
– Не мучай себя, – продолжал Герман, – я понял. Есть пара вопросов. Так, уточнить детали. А слово «миротворцы» откуда взялось?
– Моя работа, – горько усмехнулась Дарья. – Я столкнулась с Кондратом Филипповичем минут через десять после того, как все закончилось. Состояние у меня было… Сам понимаешь. Не хотелось ни говорить, ни плакать. Сидела убитая, краше в гроб кладут, уставившись в одну точку. А он привязался, не отставал: «Кто это были? Кто это были?» Ну, я и произнесла на автомате первое слово, какое в голову пришло.
– Понятно. Вот как бывает-то… А Севу, Севу ведь не убили?
– Нет-нет. Напугали до полусмерти, но не убили.
– Сталактит ему в зад затолкала? – Герман попытался хотя бы чуть-чуть развеять сгустившуюся атмосферу. Даша на шутку не отреагировала.
– До того ли мне было? – ответила она без тени улыбки. – А потом простила дурачка. Сева пропал через год, – добавила женщина, – его Зов забрал. И многих еще этот Зов погубил…
– Еще вопрос. После миротворцев же остались респираторы, ОЗК… Почему же вы не попробовали покинуть пещеры?
– Как ты себе это представляешь? – заморгала Даша. – Двое уйдут, а другие останутся?..
– Почему двое? Костюмов осталось четыре.
– От ОЗК есть прок только тогда, когда они герметичны, – пояснила Дарья. Лыков таких тонкостей не знал. а потому спорить с ней не решился.
– А главное, Кондрат сразу все это барахло спрятал. Предвидел, что народ захочет наружу прогуляться. Но вообще… Ты задал правильный вопрос. Я сама мечтала иногда надеть респиратор и подняться наружу… Хоть одним глазком посмотреть на мир по ту сторону Завала.
– А Боря? Смертник? Ты же понимала, что его в момент нафаршируют пулями.
Даша заскрежетала зубами, глаза ее наполнились слезами. До этого она держалась, не давала воли чувствам, но сейчас не выдержала. Герман, судя по всему, задал самый неприятный вопрос из всех возможных. Лыков придвинулся ближе, осторожно обнял подругу, привлек к себе.
– Извини. Я не подумал… Можешь не отвечать.
– Нет, – прошептала Даша сквозь слезы, не поднимая голову, – нет, я скажу. Сколько, черт возьми, можно держать в себе! Да, его смерть на моей совести. И остальные смерти тоже. Я не приказывала ему стрелять в командира! Я вообще просила его не трогать винтовку! Но какое это имеет значение? Зачем оправдания? Чего стоят все эти хреновы слова?! В смерти Бориса виновата я, и только я.
Больше Даша не сказала ни слова. Она так и осталась сидеть, уронив голову на колени. Густые темные волосы Дарьи рассыпались по спине, по камням. Плечи ее вздрагивали. Герман тоже молчал. Он просто сидел рядом, угрюмо понурив голову. Слова утешения казались неуместны. Любые слова звучали бы сейчас нелепо, фальшиво. Несколько раз он протягивал руку, чтобы погладить подругу по голове, но каждый раз одергивал.
Наконец Даша перестала рыдать. Спала она или бодрствовала, понять было сложно. Герман не стал выяснять это. Лыков тихо встал и удалился, оставив Дарью Сергеевну одну, наедине с тишиной, темнотой и горем.
Глава 18
Эвакуация
Поток ледяной воды обрушился на голову лежавшего без сознания Прохи. Парень мигом очнулся, закашлялся, открыл глаза и тут же застонал от невыносимой боли. Прямо в глаза ему светил яркий свет. Электрический свет.
Два человека, облаченные в мешковатые плащи, направили на Проху винтовки. Лица их скрывали респираторы. Третий, в противогазе, возвышался напротив. Он держал в руке фонарь. Откуда-то раздавалось непрестанное гудение. Только минуту спустя Проха понял, что гудение издает фонарь-динамо: миротворец ритмично нажимал на ручку.
– Будешь говорить?! Или по почкам захотел?! – прозвучал из-под противогаза гнусавый, сильно искаженный голос.
– Э-э-э… А вы кто? – пролепетал Проха. Он еще цеплялся за робкую надежду, что эти люди никак не связаны с теми саперами, которых племя убило много лет назад.
– Ага. Заговорил, – обрадовался человек в противогазе. – Мы? Слонопотамы [18] . Что, не страшно? Ничего, сейчас испугаешься. Выкладывай, где прячутся остальные.
– Какие «остальные»? – переспросил Прохор, стараясь оттянуть время.
18
Неологизм, придуманный Борисом Заходером при пересказе сказки Алана Александра Милна «Винни-Пух и все-все-все».