Слепцы

Золотько Александр Карлович

Пар больше не вырывался изо рта сотника.

Глава 4

До Перевоза они добрались через три дня, как Рык и собирался. Могли бы и раньше, но Дылда, заснув, прозевал поворот – лошадь поперла напролом через подлесок, сани застряли, потом опрокинулись… А сам Дылда влетел по пояс в незамерзший ручей – треск, шум, гогот, ругань и крик. Сани решили не бросать, так что пришлось повозиться, вначале вытаскивая их, потом вытесывая новый полоз взамен сломанного, – в общем, приехали к Перевозу только под вечер.

Стража на своем берегу, глянув в подорожную,

пропустила на лед беспрепятственно, и стражники из Воли пропустили – взяли только с путешественников дорожный сбор и отправились греться в приземистый бревенчатый домик над самой рекой.

Рык направил лошадь в боковую улочку. Уже стемнело, ставни в домах были закрыты, и путь освещала только ущербная луна, но Рык правил уверенно – остановился у частокола, прямо перед широкими дубовыми воротами.

На столбе перед воротами висел деревянный молоток. Рык спрыгнул с саней и несколько раз ударил молотком в доски ворот, скрепленные железными полосами.

За воротами залаяла, срываясь на вой, собака. На нее кто-то басовито прикрикнул, но собака продолжала лаять.

– Кого там принесло? – спросил тот же голос из-за ворот.

– Знакомый твой из-за реки, – ответил Рык. – Пустишь? Или ворота с петель снять?

Лязгнул засов, ворота приоткрылись, и на улицу вышел здоровый – даже больше, чем Дылда, – мужик в наброшенном на плечи тулупе и с факелом в руке.

– Ты никак, Рык? – мужик, прищурясь, глянул на вожака, потом на ватажников, стоявших возле саней.

От этого недоброго взгляда заросшее волосами по самые глаза лицо приобрело совсем уж звериный вид.

– Обоз привел? В купцы подался? – с сомнением в голосе спросил мужик.

– По делам еду, – ответил Рык. – Места у тебя есть? Или мне к Седому отправляться?

Мужик торопливо открыл створки ворот:

– Зачем к Седому? Чего ты там не видел? Клопов с кулак да вина кислого? В пиве у него рыбы живые плавают, икру мечут. А место у меня есть… Как не быть. Зима все-таки. Вот летом, да перед ярмарками тебе и твоим молодцам спать в конюшне бы пришлось, а так – задняя изба пустая. Я и протопил ее, как знал, что приедешь. Загоняй сани, – велел мужик, отойдя в сторону. – На улице не оставляй – растащат все к утру. Народ вороватый стал – страх. Не поверишь, третий молоток за месяц на ворота вешаю. Баба моя говорила, что я и собаку нашу на цепи держу, чтобы не украли. Так и живем. Расходы одни, честное слово! Полон Перевоз постоялых дворов, скоро постояльцев по ночам друг у друга воровать станут. Да еще и в обычные избы зазвать норовят. Наши не сеют, не пашут – от щедрот проезжих живут. А какие там щедроты? Насмешка одна. Одна ночь – чешуйка с человека, да чешуйка с саней. И кажется, что ездят сейчас одни нищие, или скареды. Харчи с собой везут, холодные жрут, лишь бы не дать доброму человеку заработать…

– А ты те шкуры продай, что с постояльцев летом дерешь, – посоветовал Дед, проходя мимо. – Ты ж не по три, по десять шкур сдираешь, да еще и в ведра кровушку цедишь. И батька твой таким же был. Где ж это видано: по чешуйке за ночь, да еще за харчи отдельно платить?

– Ты этого старого дурака все с собой таскаешь? – не глядя на Деда, спросил у Рыка хозяин постоялого двора. – И ведь зараза никакая его не возьмет.

– А на него в прошлом годе напала лихоманка, – засмеялся подошедший

Враль. – На другой день сбежала, я сам видел, как пятки ее сверкали. Бежала и приговаривала, что больше она к Деду ни ногой. Хуже, говорит, ей только у Медведя с Перевоза было. Как, говорит, она его трусить начала, так он приноровился масло в руках сбивать. Жаром навалилась на него, так он топить в доме перестал – его баба да дети вокруг него грелись, как у печки. На третий день он лихоманку за горло взял, да плату за все три дня и потребовал. Бил-мордовал с сыночками, пока она последнее не отдала…

– Когда ж ты языком своим подавишься? – грустно спросил Медведь. – Он же у тебя без смысла болтается. Давно уже отрезать пора. Или тебе же на шее вместо удавки завязать, балаболка…

Все пять саней въехали на двор; Медведь взялся за деревянную скобу, стал ворота закрывать, но тут Враль тронул его за плечо.

– Ну чо тебе?

– Не чо! Ты мне скажи, вдова Кабанова все еще одна живет? – понизив голос, спросил Враль.

Медведь осклабился, оглянулся на дом и тоже тихо ответил:

– Муж у нее новый так и не появился, если про то. Живет-то она одна, а ночует когда как. Сегодня я мимо ее двора проходил, глянул… так, на всякий случай… – Медведь снова оглянулся на свой дом. – Вроде была одна.

Враль вопросительно глянул на Рыка.

– Чтоб до рассвета тут был, – сказал Рык. – Опоздаешь – смотри у меня!

– Не опоздаю, буду еще затемно, – Враль двинулся прочь, в темноту.

– Не зарекайся! – крикнул ему вдогонку Медведь. – У нее не то что утра, наводнения не заметишь! Так люди говорят, – добавил Медведь, снова покосившись на дом.

Рык еще постоял не улице, оглядываясь по сторонам, Медведь терпеливо ждал его в воротах.

– Ладно, – сказал Рык. – Занесешь в заднюю избу поесть, лошадям – овса… Чтоб без обмана.

– Обижаешь… Я тебя когда-нибудь обманывал? – обиделся Медведь.

– Так ведь и живой до сей поры, – засмеялся Рык и вошел во двор.

Медведь с силой притянул створку, задвинул здоровенный массивный засов и подпер ворота бревном.

– Пить что будете? Есть вино сладкое, настойка, медовуха.

– Пиво, – ответил Рык. – Нам завтра уезжать. Бабе своей скажешь, что к горам собрались.

– У меня баба не болтает!

– А ты все равно скажи. Не болтает, так пусть помолчит. Но про то, что нужно.

Ватажники распрягли лошадей, завели в конюшню.

– Не сомневайтесь! В избу идите. Там и лучины есть, огниво сразу над дверью, на полочке. А я мигом – и поесть принесу, и выпить. За лошадками сыновья присмотрят. Я сейчас. – Медведь почти бегом поднялся по ступенькам, скрылся в доме.

– Хоть в избе поспим, надоело в снегу, – Рыбья Морда посмотрел на приятелей, но никто с ним спорить не стал. Всем хотелось отогреться.

– Еще бы баньку… – мечтательно протянул Дылда. – Пожрать горяченького, выпить веселенького… И на бабу…

– Вот потому тебя Дылдой и кличут! – сказал Дед и пошел в дальнюю избу.

– Это почему потому? – спросил Дылда, но Дед не ответил. – Почему, я спрашиваю?

– А потому, – ласково прошептал ему на ухо Кривой, – что пока ты слюни пускаешь, мечтая, пока ты помоешься, поешь и попьешь, Враль уже бабе раза три успеет удовольствие доставить и столько же получить. Понял, Дылда?