Слепцы
Шрифт:
– Мы не побежим, – сказал Хорек.
Дылда тяжело вздохнул и отвернулся.
– Я могу распустить ватагу, – сказал бесцветным голосом Рык. – А могу спросить. Но тогда всем придется выполнять решение, искать княжну или уходить. Отступившему – смерть. Что будем делать?
Враль потер руки и посмотрел на Деда, тот еле заметно пожал плечами.
– Спросить! – выдохнул Хорек. – Каждого спросить.
– Никто не возражает? – Рык обвел ватажников взглядом. – Хорошо. Мы продолжаем поиски или уходим? Хорек?
– Да. Поиски.
– Враль?
– Расходимся, –
– Дылда?
– В городе остаешься? – спросил Дылда. – Ну-ну… Ищем.
– Кривой?
– Княжна.
– Дед?
– Нужно уходить. Князь – не князь, а тут нам нечего искать, кроме смерти.
– Полоз?
Полоз не отозвался, лежал все также лицом к стене и молчал.
– Сам говори, – предложил Дед. – Если ты за то, чтобы искать, – Полоза можно и не спрашивать.
Рык взглянул на Хорька.
Тот, не отрываясь, смотрел в лицо вожака, смотрел с надеждой и отчаянием. Он скажет, как нужно. Он поддержит Хорька, и тогда даже слово Полоза ничего не сможет изменить. А Полоз… Полоз будто сломался. Там, в подвале, когда не выдержал и убил зачем-то менялу. Испугался?
Почему только Рык так странно смотрит? Неужели?..
– Уходить, – сказал Рык, и внутри Хорька все оборвалось.
– Ты!.. – выкрикнул Хорек. – Ты специально. Ты уже все за всех решил… Ты струсил… Ты нарочно пошел в Совет, рассказал, чтобы мы не могли здесь остаться дольше, чтобы бежали отсюда, поджав хвосты…
Хорек вскочил с места, бросился к двери, но Враль перехватил его и швырнул назад, на постель.
– Сиди на месте! – прорычал Дед. – До конца совета никто не может уйти. А после решения…
– Я все равно пойду на хутор. Все равно!
– А если кто попытается ослушаться решения, тот умрет, – сказал Дед.
Хорек прикусил губу. До боли. До крови. Ничего. Он смирится. Он прикинется, что согласен, а потом на первой же ночевке… Сбежит и вернется к хутору. Он сможет. Он выследит…
– Мы остаемся, – сказал Полоз, не поворачиваясь. – Мы ищем Серого.
Все замерли.
Полоз медленно перевернулся на спину.
– Тебе-то это зачем? – спросил Враль. – Хорек – понятно. Хорек мальчишка, ему бы только подвиги. Дылда – дурак, он лишь бы мне поперек сказать…
– Ты про дурь-траву забыл и изумруды?
– Нож в живот ты заработаешь тут, а не изумруды, – ощерился Враль. – Ну да ладно, дурак – что с него возьмешь? Кривой… Кривой к мальчишке привязался, сына себе нашел, ладно. Подохнуть с ним вместе желает? Его право. Но ты, Полоз? Мы же с тобой такие дела творили. Мы же с тобой можем где угодно прожить. Можем и здесь, и в Северных городах… Помнишь, мы же хотели! Вместе! Тебе ведь слово нужно было только сказать, и все. Слово сказать!
– Я… – прошептал Полоз, глядя в потолок, – я вчера… Там, в подвале… Я надеялся, что мы найдем мастерскую. Что Крыс скажет прежде, чем подохнет…
– Ты же за богатством сюда ехал, я знаю! – Враль ударил ладонью по стене. – Ты же мне сказал – за богатством. Мы же говорили с тобой, что детки эти – хороший доход. Год-два-три можно младенцев собирать, а потом уйти… За богатством…
– За богатством, – прошептал Полоз. – Тридцать семь слепых детей. А сколько их ослепили здесь с того времени? Сто? Двести? Три сотни? Ты знаешь?
– Тебе-то что?! – вскочил Враль. – Это не твои дети!
– Не мои, – все таким же тихим, бесплотным голосом произнес Полоз. – Своих у меня нет. Был брат – умер. Был племянник – его я убил своей рукой. Меня невестка прокляла, хоть я и поступил правильно. Я тогда точно знал – правильно. Думал долго, решил, что так нужно, чтобы… чтобы не мучилась она и ее сын, чтобы не мучилась она всю жизнь, на своего сына глядя… пусть лучше меня ненавидит, решил я… И убил. Попытался ей объяснить, но она… Она меня прокляла! Кричала, что у меня не будет семьи, не будет детей, что умру я в одиночестве, всеми покинутый… И я ушел. Я смог забыть, как кричал мой брат на колесе. Смог забыть, как были вывернуты руки его сына. Даже то, как умер его сын, я тоже смог забыть. Потому что я поступил правильно! И сейчас правильно было бы уйти. Спасти жизнь мальчишке и всем остальным. Но я не могу… Я не могу больше поступать правильно. Я хочу…
– Подохнуть ты хочешь, – сказал Враль.
– Я хочу хотя бы попытаться, – ответил Полоз. – Дать княжне хоть видимость надежды… Дать себе видимость надежды на то, что смогу я остановить Серого, наказать его… А если умру…
– И меня за собой потянешь! – сказал Враль. – По обычаю. По своему желанию.
– Извини, – сказал Полоз. – Иначе не получается.
– Я распускаю ватагу, – неожиданно сказал Рык. – Не потому, что так хочет ватага, а потому, что уйти хочу. Не могу больше ватагу водить. Выбирайте нового вожака, как снова соберетесь.
Хорек увидел смятение на лице Деда и испугался. Что-то неправильное сказал Рык? В нарушение обычаев?
Враль молча встал, сорвал со стены свою куртку и плащ и вышел из комнаты. Кривой поднялся, не говоря ни слова, и тоже ушел, не оглядываясь. Подхватился Дед, не забыв свой заплечный мешок. За ним – Дылда, Рык.
Хорек посмотрел на закрывшуюся дверь, хотел спросить что-то у одевающегося Полоза, но не смог выговорить ни слова, схватил в охапку свою одежду и выбежал.
Ватажников уже не было.
Только в конце улицы мелькнул, кажется, плащ Враля.
Дождя не было; слегка приморозило, и лужи покрылись тонким ледком, который с хрустом проламывался под ногами. Куда-то спешили горожане, кричали торговки, в мастерских стучали инструменты.
Хорек был один. По-настоящему один, впервые за три года. Впервые в своей жизни. Он оглянулся на харчевню – из дверей вышел Полоз, скользнул взглядом по Хорьку и свернул в ближайший закоулок.
Захотелось сесть прямо на мостовую, в грязь, в лужу и заплакать, заскулить, как побитый щенок.