Слепец
Шрифт:
– Я тоже так думала, сначала… Но что об этом! В нашем с тобой разговоре и так мало веселого. Так значит, ты думал, что на нашем берегу живут одни волшебники? Весьма наивно. Здесь гораздо больше обычных людей и животных, чем ты себе представляешь…
Из кухни донеслось шипение выплескивающегося на плиту кипятка, и их беседа прервалась. Халлига притащила чан с горячей водой, развела ее холодной в большой дубовой шайке и усадила туда своего гостя. Сначала он пытался упросить ее разрешить ему вымыться самому, но это было бесполезным занятием. Женщина своими руками принялась усердно оттирать грязь и кровь с его кожи. Потом, вытерев жестким полотенцем с вышитыми на нем узорами, тщательно смазала каждую, даже самую малюсенькую ранку, пастой из лечебных трав. В конце концов незнакомец был облачен в просторную, явно не по размеру, рубаху из грубого холста.
На обед Халлига подала жареную баранину с кашей и козьим молоком. Незнакомец уплетал эту незамысловатую снедь так, словно не ел уже несколько недель, и женщина испугалась, как бы ему не стало плохо. Однако он уверил ее, что принимал пищу (не уточнив, однако, какую) не так уж давно, и она позволила ему доесть все. Как только он съел последнюю ложку каши и выпил последний глоток молока, Халлига
Спал он очень долго, почти что целые сутки, и проснулся, ощущая себя здоровым человеком. Пальцы и глаза? Он привык к их отсутствию и уже смутно помнил, что когда-то у него было и то, и другое.
Первое время, бродя по дому Халлиги, Слепец натыкался на стулья, столы и стены, иногда даже валился на пол. Он не мог открыть дверь, потому что та была обита по косяку войлоком и закрывалась очень плотно. В беспалых кистях не хватало сил, чтобы как следует дернуть ручку… Да что там дернуть, он и ухватить ее не мог толком. Хозяйка непременно охала, едва завидев мучения своего гостя, и сразу кидалась на помощь, которая чаще всего заключалась в том, чтобы под руки отвести его обратно на кровать. Поэтому вскоре Слепец стал бродить только тогда, когда оставался один. Он мог сверхъестественным образом чуять, ушла Халлига или просто сидит где-то в дальнем углу, молчаливая и неподвижная. Толи, ослепнув, он стал лучше понимать запахи, толи обострился слух, от которого не скрывался шелест самого легкого движения воздуха при дыхании? Пока Слепец не мог понять сам себя. Через некоторое время он вдруг осознал, что стал двигаться гораздо ловчее, чем даже вчерашним днем. Он шел из угла в угол и ловко огибал - тут острый угол громоздкого стола, там твердый выступ печи, там гигантскую кадку. Ненадолго он обрадовался, уверовав, что в нем родилось некое волшебное чутье, но позже, подумав как следует, понял, что просто запомнил обстановку в жилище до последней мелочи. Стоит Халлиге передвинуть кадку, пока он спит, и завтра он снова уткнется в нее и едва не нырнет туда носом.
Однако, как бы он не таился, женщина всегда понимала, вернувшись со двора или из леса, что ее искалеченный постоялец упрямо пытается заново обучиться ходить. В конце концов она смирилась с этим - может, наконец заметила, что не так уж и немощен этот мужчина с крепким телом, холеными руками и гордым лицом. Постепенно Халлига стала помогать ему, а не тащить в постель и накрывать одеялом. Дверь на улицу днем больше не закрывалась: хозяйка навесила в проеме полотняную занавеску, и теперь Слепец мог без лишних усилий выйти во двор. Там, к своему великому огорчению, он немедленно подтвердил догадку об отсутствии у себя какого бы то ни было чутья, врезавшись в собачью будку и полетев кувырком. Пес Игрун с испуганным лаем помчался прочь, Халлига, громко причитая, кинулась на помощь. С грустной улыбкой на разбитых губах Слепцу пришлось с трудом взять в руки палку и начать медленное, кропотливое изучение вновь открывшейся для него территории. Через пару дней он запомнил расположение хлевов и сараюшек, запомнил всякую мало-мальски значимую для него кочку, даже выучил, сколько шагов в какую сторону надо пройти от двери дома, чтобы уткнуться в забор. Это была трудная и кропотливая работа, но без нее он сошел бы с ума. Как-то незаметно он стал выходить за ворота, следовать за лаем пса, который словно понимал, что человеку необходим его голос. Не нужно пальцев и глаз, чтобы выгнать из хлева блеющих овец - тем более с таким умным и ловким помощником, как Игрун. Не нужно пальцев и глаз, чтобы перенести из сарая в дом большие ведра с зерном и овощами, нужно просто повесить их на сгибы локтей, а потом не торопиться и ступать осторожно. Проще простого отнести в охапке дров… Так он хоть немного разнообразил свое погруженное во тьму бытие и старался уверить самого себя, что не стал для Халлиги такой уж сильной обузой.
Работа для самой женщины находилась всегда. Она никогда не сидела на месте, если только не приходило время подкрепиться. По большей части, ее занятия оставались загадкой для выросшего в городе, во дворце человека. Сам он и представить не мог, что за заботы у людей, живущих в лесу, наедине с природой? А спрашивать и отвлекать женщину не хотелось.
Все чаще и чаще Слепец стал уходить в лес и бродить там до той самой поры, когда рядом раздавался звонкий лай, звавший его домой и указывающий дорогу. Бродя среди деревьев, бывший король изучал самого себя. Кем стал он теперь? Чего лишился вместе с отнятыми органами? Возвращаясь назад, к прошлым дням, он в который уже раз осознавал, что жил не так, как следовало бы. С трудом припоминая собственные мысли и настроения, он удивлялся, ибо казалось, будто все это принадлежало другому. Плата за осознание столь простой истины - того, что жизнь его была устроена неподобающим образом - была весьма высокой, но наверное, подобное озарение того стоило? Слепец слушал щебет птиц, шелест деревьев и журчание ручья, размышляя, какой может быть цена за право слышать это все? Ведь раньше он не понимал прелести легкого прикосновения травы, не замечал, как тепло и уютно ложе из стеблей и листьев на ромашковом лугу… Очевидно, в конце концов он должен возблагодарить того страшного человека с седой бородой… Клусси, кажется так? Он позволил ему повернуться к миру другой, своей лучшей стороной, взяв за это сущий пустяк. Взяв то, что ему и не нужно для новой жизни!! Теперь он снова воспрянул духом, ощутив в себе особый дар - дар быть НЕЗРЯЧИМ. Сначала возникали сомнения, вроде тех, в доме. Он мог запомнить, где стоит стул и стол, мог даже точно зафиксировать в памяти все ямки во дворе, но невозможно помнить положение всех деревьев в лесу… Слепец уверился в том, что он действительно может обходиться без глаз. Недостающую информацию ему давали запахи и звуки, а также нечто необъяснимое, становившееся с каждым днем все более могучим помощником. Каждое дерево негромко поскрипывало даже при самом легком ветре, и он мог на слух обогнуть его. Сначала безветренные дни прибавляли шишек и синяков, но в один прекрасный тихий день Слепец прошел две сотни шагов в полной тиши. Только крики птиц и посвистывание бурундуков, а уж они-то не подсказчики! Когда он вдруг понял всю важность случившегося, то некоторое время стоял, будто бы вслушиваясь в себя, пытаясь найти внутри нечто необычное. Может быть, чуждое? Кто знает, что происходит с обыкновенным человеком в этой волшебной стране? Но ничто не дало подсказки. Да и никакого волшебства вокруг себя он не ощущал, если честно сказать - ни сейчас, ни в прошедшие дни. Наверное, это и был особый дар, сплав всех его оставшихся, обострившихся чувств с чем-то неведомым, для чего нет слова в человеческом языке. Остановившись на таком выводе, как на единственно верном, Слепец решил провести последнее испытание: он попробовал самостоятельно найти дорогу обратно к дому. Для чистоты эксперимента ему пришлось основательно побродить по лесу, заблудиться, так сказать. Затем он застыл, и почти сразу был поражен непонятным ощущением. Он ЗНАЛ. Никто - и сам Слепец в первую очередь - не смог бы объяснить природу этого знания, и даже точно указать симптомы его проявления. Словно бы дом Халлиги только что был виден ему прямо сквозь лес, или он стал птицей, взлетевшей ввысь, с которой разглядел все вокруг…
В тот день Слепец возвратился домой, не пытаясь нащупывать препятствия вытянутой рукой. Он без помех прошел сквозь ворота и сразу попал в дверной проем. Ложки, чугунки и ведра чудесным образом находились именно там, куда он протягивал изувеченные руки. Он вдруг представил себе расположение окружающих предметов, так ясно, будто видел их уже не раз, изо дня в день. Будто он… будто он и сейчас ВИДЕЛ их!! Все складывалось так, словно фантазия рисовала для погруженного во тьму разума очертания окружающего мира, придуманного по какому-то сверхъестественному наущению, а настоящий, реальный мир чудесным образом совпадал с нарисованным до мельчайших деталей. Это сравнение несколько напугало Слепца. А если на самом деле ничего этого нет? Если все вокруг - просто бред угасающего разума, а тело сейчас лежит в гнилом подвале, или на берегу Реки, и прощается с жизнью? Кто может с уверенностью сказать, какие картины в это время всплывают в мозгу умирающего? Однако, поразмыслив, Слепец отбросил подобную идею. Виденья, возникающие в мозгу, должны быть сродни снам, а те в том или ином смысле отличаются от реальности. И, кроме того, долгие видения должны длиться много часов… Если б все, что произошло - от встречи с Рекой до жизни в доме Халлиги - было сном, то умирающий Слепец должен был видеть его на протяжении нескольких дней. Гниющее тело не выдержит и пары. Значит, все вокруг вполне реально.
Однако, потрясающее открытие, которое он сделал, не совершило переворота в его мире. Дом, двор, даже близлежащий лес уже не приносили Слепцу удовлетворения. Он хотел чего-то большего, и боялся только одного: "пальцы фантазии" не смогут заменить настоящие, так, как сделало его новое зрение. Поэтому некоторое время после того памятного дня жизнь текла размеренно и буднично, неторопливо и счастливо. Или почти счастливо…
Еще в один из первых дней, когда Халлига заботливо укладывала Слепца в постель, он попросил разрешения "посмотреть на нее своими ладонями". Женщина смутилась и даже отошла от кровати, но потом вернулась.
Он начал с волос, собранных в жесткий пучок, чтобы не мешали в работе. Однако на ощупь они были тонкими и нежными, а выбившиеся из плотной укладки волоски щекотали тонкую кожу шрамов на руках… Слепец провел по бархатистой коже лба, осторожно коснулся век с пушистыми ресницами, тонких крыльев носа, трепещущих от его прикосновений, и мягких губ. Они приоткрылись, словно пытаясь поцеловать ладонь, но, задрожав, не решились на это. Слепец погладил круглый подбородок и скользнул к тоненькой шее. Жилка билась на ней, похожая на попавшую в ловушку крохотную пичугу. Дальше Слепец на секунду застыл в нерешительности. Он не видел лица Халлиги, по выражению которого мог бы выбрать, как поступать дальше… Но нужны ли глаза, чтобы отгадать желания женщины? Она прижималась к нему все теснее за то время, пока он "рассматривал" лицо, и теперь дышала тяжело и неровно. Дыхание рвется из груди ТАК либо тогда, когда женщина готова разрыдаться, либо когда она чего-то ждет от мужчины. Не просто ждет - хочет… Не нужно быть зрячим, чтобы понять, какой именно случай имел место здесь.
И Слепец опустил свои исковерканные руки на груди Халлиги - упругие, вздымающиеся, с твердыми сосками. Вслед за тем они не смогли уже больше сидеть друг напротив друга. Высшие силы сплели их в одно целое, кипевшее бешеным чувством и стремлением отдать другому как можно больше и взять себе взамен не меньше…
В последующие дни, едва ли не каждый вечер, они вновь отдавались друг другу, и каждый раз Слепец поражался той силе, с которой эта женщина любила его. Тем не менее, он вскоре засомневался, была ли это любовь? Просто сдерживаемые и не удовлетворяемые в течение долгого времени желания плоти вырывались наружу с бешеной страстью, так он стал считать позже, ибо как только они сделались любовниками, Халлига словно стала бояться его. Она по-прежнему заботилась о нем, но едва ли не в каждом слове ее таилась непонятная грусть и отчужденность. Сразу после того, как он, обессиленный страстью, откидывался на подушку, женщина выскальзывала и растворялась в непреодолимой для него тьме. Даже стараясь изо всех сил, он не мог уловить звуков ее дыхания, не слышал ни малейшего движения. Сначала такое поведение удивляло Слепца, но он имел более чем достаточный опыт отношений с противоположным полом. Вскоре он решил, что Халлига, отдавшись чувствам и первобытным желаниям, преступила какой-то собственный запрет, быть может, нарушила клятву верности какой-то давно минувшей любви. Потом он попытался спросить ее об этом, однако в ответ на вопрос "что с тобой?" получил лишь холодное "ничего" и одиночество в течение остатка дня. Даже ночью Халлига не пришла к нему, и он едва ли не впервые в одиночестве ложился спать. На следующий день она вела себя так, словно ничего не произошло. Слепец посчитал нужным забыть свой не увенчавшийся успехом допрос. Какое-то время они жили по-прежнему, пока в один прекрасный день уже сама Халлига не завела так быстро законченный тогда разговор о причине ее отчужденности.
9.
Этот день, вернее, эта ночь, стала переломной. Слепец давно уже подумывал о том, каковой видится ему его жизнь, хотя бы в пределах этого года? Однако, до поры, до времени он не хотел ничего решать и выдумывать. Одно было ясно с самого начала: он не сможет жить здесь всю жизнь, точно так же, как он не мог провести остаток своих дней в объятиях Реки.
Когда Халлига, вместо того, чтобы исчезнуть в ночи, вдруг разрыдалась и упала Слепцу на грудь, судорожно сжимая его предплечья, он почти не удивился. Когда-нибудь это должно было случиться.