Слепой стреляет без промаха
Шрифт:
– Наконец-то, – громко сказал Глеб Сиверов и энергично встал из кресла.
Аппетит куда-то пропал, но и об этом его жене вовсе не обязательно было знать.
Глава 5
Вылет рейса из Челябинска задержали на сутки: не принимала заметенная снегом, как какой-нибудь степной полустанок, Москва. После непродолжительного обсуждения предложение отправляться по домам было единогласно признано неконструктивным.
«Возвращаться – плохая примета», – изрек по этому поводу Сумароков, у которого дома остались жена, пятнадцатилетняя дочь и крепкая, как настоящая сибирячка, горластая и вездесущая теща. С тех пор, как дочь вступила в так называемый переходный возраст, жизнь в квартире Сумароковых, и до того нескучная, стала напоминать трудовые
«Чего я там не видел?» – пожав широкими не по росту плечами, пренебрежительно обронил простодушный и прямолинейный Сердюк. Он до сих пор был неженат и жил в общежитии, где постоянно был кому-нибудь должен. Очевидно, должен он был и на этот раз; длительность предстоящей командировки и отдаленность мест, в которые направлялась группа, наводили на мысль, что долг можно и не отдавать – авось, забудется, – и нежелание Сердюка возвращаться туда, где его поджидали многочисленные кредиторы, также было вполне объяснимо и простительно.
«Командировка-то уже началась, – подытожил рассудительный Гриняк, – проводы состоялись, командировочные на кармане… Ну, что – ко мне или в гостиницу?»
Этот вопрос не стоило задавать, поскольку ответ был известен заранее. Гриняк овдовел три года назад. Детей у него не было, о том, чтобы жениться вторично, он и слышать не хотел, храня трогательную верность покойной жене. Кое-кто на заводе из-за этого даже пытался за глаза называть его Лебедем, но скорый на руку Сердюк со свойственными ему прямотой и простодушием быстро положил конец глупым насмешкам. Словом, Гриняк жил один, и его расположенная в центре города сталинская «трешка» была идеальным местом для проведения задуманного мероприятия – как, впрочем, и множества других подобных мероприятий.
Женщины на эти мероприятия, как правило, не приглашались, и происходило это вовсе не потому, что друзья боялись ненароком оскорбить память покойной жены Гриняка. Просто их дружеские холостяцкие посиделки представляли собой суровое, сугубо мужское таинство сродни охоте или рыбалке, и присутствие на них баб казалось, мягко говоря, неуместным, чтобы не сказать кощунственным. Привести на одну из этих неторопливых, несуетных, тихих вечеринок женщину, будь она профессором филологии, привокзальной шлюхой, чьей-нибудь женой или невестой, означало бы все испортить. Есть вещи, которые просто нельзя менять, если вы хотите, чтобы они и впредь оставались с вами. Даже самые незначительные перемены часто оказываются необратимыми, и то, что было вам дорого, по вашей неосторожности превращается во что-то другое – тоже хорошее и даже, вполне возможно, лучшее, чем то, что было прежде, но – другое, чужое и абсолютно вам не нужное.
Сдав чемоданы в камеру хранения аэропорта, приятели поймали такси и по накатанному зимнику, в который после недавнего снегопада превратилось скоростное шоссе, направились обратно в город.
К вечеру снова пошел забирать морозец, и идущие по трассе автомобили волочили за собой курчавые султаны пара. Ехали молча: болтунов среди них не было, да и общие темы, которые друзьям действительно хотелось бы обсудить, при посторонних лучше было не затрагивать. Посторонние в лице угрюмого, как от сильного недосыпания, таксиста, тоже помалкивали, сосредоточенно вертя баранку. Над заснеженным полем неторопливо сгущались ранние сумерки, встречные машины через одну ехали с включенными фарами.
– В магазин заскочим, шеф, – вспомнив о главном, обратился к таксисту сидящий спереди Сумароков.
– Само собой, – лаконично ответил таксист, тоже, по всей видимости, не представлявший, каким образом три взрослых русских мужика, едущие по одному адресу, могут скоротать вечер без водки.
Впереди, машины за три или четыре от них, из-за высокого снегового вала на обочине неожиданно выскочил танк – именно выскочил, а не выехал и уж тем более не выполз. Задорно
– Вот дает, – сказал Сердюк. – Интересно, кто это?
– Макар, – уверенно заявил Сумароков. – Я милого узнаю по походке… Факт, он, больше некому. Его, блин, манера.
– Когда-нибудь доиграется, – предрек Гриняк. – Раскатает кого-нибудь в коровью лепешку и приземлится на нарах, дурья башка.
Водитель промолчал. Он был местный – суровый челябинский мужик и все такое – и хорошо знал, что в его родном городе полным-полно щелей, в которые лучше не совать свой нос, если он тебе дорог. Машина как раз проезжала мимо одной из них – заснеженного второстепенного проселка, пересекающего шоссе под прямым углом. Справа от дороги за морем снегов у самого горизонта маячили трубы Уралвагонзавода, слева не было видно ничего, кроме снега. В той стороне находился испытательный полигон; увидев то, что только что видели водитель и пассажиры такси, даже последний дурак догадался бы, что испытывают там не вагоны.
Остаток пути обошелся без приключений. Действуя в рамках достигнутой договоренности, таксист остановил машину у продовольственного магазина, куда на правах самого молодого был откомандирован Сердюк.
– Пожрать прихвати, – напутствовал его Гриняк, – я перед отъездом холодильник выключил.
Через полчаса они уже сидели за столом – по-холостяцки, на кухне, хотя вся просторная трехкомнатная квартира была в их полном распоряжении. На кухне было привычнее и уютнее; кроме того, приятели следовали простой мужской логике, согласно которой разводить грязь еще и в столовой, чтобы потом вместо одного помещения прибираться в целых двух, было нецелесообразно. Пустой, чисто вымытый и насухо вытертый изнутри холодильник с чуть приоткрытой дверцей безмолвно напоминал о том, что вернулись они ненадолго; выдернутая из розетки вилка лежала на потертом линолеуме, свет внутри не горел, на дверце пестрела россыпь магнитных наклеек, которые собирала покойная Оксана. Здесь, как и во всей квартире, о жене Гриняка напоминало многое – чайная чашка на полке, к которой Гриняк не прикасался со дня похорон, кастрюли, сковородки и даже занавески на окне, которые, на взгляд Сумарокова, давно пора было поменять. Глядя на все это бережно хранимое, пережившее хозяйку барахло, Сумароков подумал, что командировка подвернулась очень кстати: Гриняку будет небесполезно сменить обстановку, пожить несколько месяцев вдали от этой мало-помалу превращающейся в мемориальный склеп квартиры. Глядишь, там, на ярком солнышке, под плеск волны и шелест пальм, и присмотрит себе какую-нибудь крепкозадую мулаточку…
– Эх, хорошо все-таки у тебя, Алексей Ильич! – занюхав водку корочкой хлеба, мечтательно произнес Сердюк. – Тихо, чисто, просторно… И чего нам дома не сидится? Куда нас черти волокут?
– А чего сидеть-то? – пожав плечами, возразил Гриняк. – Финансирование по «Объекту-195» прикрыли, и что прикажешь делать: серийные коробки обкатывать? Скучно.
– Интересно, зачем мы им понадобились, – наливая по второй, задумчиво проговорил Сумароков. – Вот черти, развели секретность! Нет того, чтобы прямо сказать, что к чему – очертить, так сказать, круг должностных обязанностей… Откуда я знаю, может, они набег на соседей затевают?
– Это вряд ли, – сказал Гриняк.
– А чем плохо? – одновременно с ним произнес горячий по молодости лет Сердюк. – Там же Штаты буквально под боком! Построиться в колонну и двинуть прямо на Вашингтон!
– Угу, – иронически буркнул Сумароков. – Двигай, Саня, мы с тобой. Прикроем, если что. Как двинем-то – напрямик через Карибское море или посуху? Плевое дело, прогулка по бульвару! Сперва налево через Колумбию, потом по Панаме, через канал и дальше – через Коста-Рику, Никарагуа, Гондурас, Гватемалу и Мексику, а там уже и граница. Правда, Сальвадор и Белиз остаются в стороне, но для бешеной собаки сто верст не крюк, заглянем и туда…