Слепой убийца
Шрифт:
Он ходит по комнате. Пол поскрипывает. Древесина прочная, только пятна под радиатором. Дом построили до войны, для бизнесменов с хорошей репутацией. Тогда дела шли получше. Паровое отопление, всегда горячая вода, кафельный пол в коридорах – последний писк. Теперь все обветшало. Несколько лет назад, когда он был совсем молод, он знал девушку, которая тут жила. Медсестра, кажется: презики в тумбочке. На двухконфорочной плите она иногда готовила ему завтрак – яичницу с беконом, оладьи с кленовым сиропом; он слизывал сироп с её пальчиков. На стене висела оленья голова, оставшаяся
Они проводили вместе субботы, вечера вторника, все её выходные, пили – виски, джин, водку, что придется. Она любила сначала основательно надраться. Ей никогда не хотелось в кино или на танцы; она вроде бы не нуждалась в романтике или хотя бы её подобии. Ей требовалась только его выносливость. Она любила расстилать одеяло на полу в ванной, ей нравилось чувствовать спиной жесткий кафель. Его локтям и коленям тоже доставалось, но тогда он об этом не думал – был занят другим. Она стонала, точно на публику, мотала головой, закатывала глаза. Однажды он взял её стоя, в стенном шкафу. Дрожь в коленях, запах нафталина, нарядные платья, шерстяные костюмы. Она плакала от наслаждения. Расставшись с ним, она вышла замуж за адвоката. Брак по расчету, свадьба с флердоранжем; он прочитал о свадьбе в газете, позабавился, но не разозлился. Тем лучше, подумал он. И потаскушкам иногда везет.
Зеленая юность. Неописуемые дни, бездумные вечера, позорные, быстро пролетающие; никаких страстей – ни до, ни после, и слов никаких не нужно, и ни за что не платишь. Пока он не запутался в этой путанице.
Он смотрит на часы, потом опять в окно; вот и она, шагает по парку; сегодня на ней широкополая шляпа и туго перепоясанный костюм в мелкую клетку; сумку держит под мышкой; колышется юбка; неповторимая волнистая походка, будто она до сих пор не привыкла ходить на двух ногах. Может, всему виной высокие каблуки? Он часто думал, как женщины не падают. Вот она, словно по команде, остановилась, оглядывается с обычным своим оцепенелым видом, словно очнулась от загадочного сна, и мусорщики окидывают её взглядом. Что-то потеряли, мисс? Но она идет дальше, переходит дорогу, силуэт мелькает в густой листве – должно быть, высматривает номер дома. Сейчас поднимается на крыльцо. Звонит в дверь. Он давит на кнопку, тушит сигарету, выключает настольную лампу и распахивает дверь.
Привет. Я совсем запыхалась. Не стала ждать лифта. Она захлопывает дверь, прислоняется к ней.
За тобой никто не шел. Я следил. Ты принесла сигареты?
И твой чек тоже. А ещё четверть бутылки отличного виски. Стянула из нашего бара – там полно всего. Я тебе говорила – у нас бар просто набит?
Изображает непринужденность, легкомысленность даже. Это ей не очень удается. Тянет время, чтобы понять, чего он ждет. Никогда не делает шаг первой – не любит раскрываться.
Умница. Он подходит к ней, обнимает.
Правда же, умница? Иногда я себя чувствую любовницей гангстера – поручения выполняю.
Ты не любовница гангстера. У меня и ружья нет. Ты слишком много смотришь кино.
Не так уж и много, говорит она, уткнувшись ему в шею. Мог бы и постричься. Мягкие лохмы. Она расстегивает четыре верхние пуговицы, запускает ему руку
Слепой убийца: Красная парча
Это было замечательно, говорит она. Замечательное купание. Я тебя и вообразить не могла среди розовых полотенец. По сравнению с тем, что обычно, тут просто роскошь.
Искушение подстерегает нас везде, говорит он. Богатство манит. По-моему, хозяйка не профессиональная потаскушка, как ты думаешь?
Он заворачивает её в розовое полотенце, относит в кровать – мокрую и скользкую. Они лежат на сатиновых простынях под вишневым шелковым покрывалом и пьют виски. Отличное виски, теплое и дымчатое, глотается легче лёгкого. Она с наслаждением потягивается, и лишь на секунду задумывается, кто будет стирать простыни.
В этих нескончаемых комнатах ей никак не удается избавиться от чувства греха – ощущения, что она вторгается в частную жизнь тех, кто здесь обычно живет. Ей хочется осмотреть шкафы, ящики столов – ничего не брать, только посмотреть – увидеть, как живут другие люди. Реальные люди – реальнее, чем она. Ей хочется и с ним проделать то же самое, но у него нет шкафов, нет ящиков, вообще ничего нет. Нечего искать, ничто его не выдаст. Разве только потертый синий чемодан, всегда запертый. Обычно стоит под кроватью.
Из карманов ничего не узнаешь: она уже несколько раз в них рылась. (Это не шпионство, она просто хотела знать, как обстоят дела, на каком они свете.) Что там было? Голубой платок с белой каймой; мелочь; два окурка, завернутые в папиросную бумагу – должно быть, на черный день. Старый перочинный ножик. Однажды пара пуговиц – с рубашки, решила она. Но пришить не предложила – он бы понял, что она рылась в карманах. Ей хочется, чтобы он ей доверял.
Водительские права – на чужое имя. Свидетельство о рождении – то же самое. Разные имена. Ей хочется обыскать его целиком. Всего обшарить. Перевернуть вверх ногами. Вытрясти.
Он вкрадчиво напевает, как шансонье по радио:
В комнате дымка, ты подле меня, а в небе луна, – Я целую тебя, и ты говоришь: я буду верна.Я ласкаю тебя под платьем,Мы барахтаемся в кровати,Но заря пришла – тебя унесла,И мне не до сна.Она смеется. Откуда это?
Это шлюшья песенка. Подходит к декорациям.
Она не настоящая шлюха. Даже не любительница. Не думаю, что она берет деньги. Скорее другое какое-то вознаграждение.
Шоколад, например. Ты бы согласилась?
Потребовались бы целые грузовики с шоколадом. Я довольно дорогая. Покрывало из настоящего шелка. И цвет хорош – кричащий, но ничего. Выигрышный для кожи – как розовые абажурчики. Ты состряпал продолжение?
Ты о чем?
О моей истории.
Твоей истории?
Ну да. Она же для меня?
Для тебя, говорит он. Конечно. Я ни о чем другом не думаю. Спать по ночам не могу.
Враль. Тебе наскучило?
Как может наскучить то, что доставляет тебе удовольствие!