Слепой. Антикварное золото
Шрифт:
Слепой докурил сигарету, и молоденькая официантка с красивым строгим личиком и точеной фигуркой сразу же заменила пепельницу. Небо за окнами прояснилось, цветные абстрактные витражи налились солнечным светом, засияли чистыми теплыми красками, и сейчас же, словно между этими двумя явлениями существовала некая взаимосвязь, в арке, соединяющей обеденный зал с фойе, появилась Ирина Андронова. Пока она стояла и высматривала Сиверова, тот воспользовался моментом и с огромным удовольствием оглядел ее с головы до ног. Впечатление, производимое на него внешностью искусствоведа Андроновой, всегда было одинаково: Ирина Константиновна выглядела
В тот самый миг, когда Сиверов, вдоволь налюбовавшись совершенством, созданным совместными усилиями матери-природы и современной индустрии красоты, вознамерился окликнуть Ирину, та заметила его и решительно направилась к занятому им столику в углу. Улыбка, которой Андронова ответила на искренний комплимент по поводу своей внешности, тоже была безупречной, но показалась Глебу дежурной – не то чтобы вымученной, но и не вполне искренней. Было видно, что Ирина Константиновна чем-то обеспокоена, а может быть, и по-настоящему встревожена. Определить степень ее обеспокоенности, как всегда, не представлялось возможным: эта женщина хорошо умела владеть собой.
Глеб помог ей сесть и вернулся на свое место. Накрытый жесткой крахмальной скатертью столик, увы, скрыл от него половину приятного зрелища, которое являла собой Ирина Константиновна, но и того, что осталось на виду, было вполне достаточно. Сиверов повернул голову, и к столику сейчас же подошла официантка. Официантка была все та же – молодая, симпатичная, с красивым строгим личиком, точеной фигуркой, – но рядом с Ириной Андроновой она смотрелась примерно так же, как потрепанный «запорожец», припаркованный рядом с роскошным «бентли».
Официантка тоже это почувствовала. Ее строгое личико сделалось еще строже, и смотрела она теперь не на посетителей, а поверх их голов, в стену. Губы у нее были сердито поджаты, как будто Ирина Андронова одним своим видом нанесла ей смертельное оскорбление.
– Кофе? – спросил Глеб у Ирины и, получив в ответ короткий рассеянный кивок, заказал кофе – чашку для Ирины и еще одну для себя.
Когда официантка ушла, Андронова порылась в сумочке, достала сигареты и, опередив Сиверова, сама щелкнула изящной зажигалкой. Глеб, который с секундным опозданием высек огонь, пожал плечами и тоже закурил. Судя по поведению его знакомой, настроение у нее было даже хуже, чем он предположил вначале. Поэтому Слепой решил воздержаться от вежливой застольной болтовни и сразу перешел к делу, констатировав:
– Итак, произошла катастрофа.
Ирина коротко усмехнулась уголками красивых губ и бросила на него быстрый взгляд исподлобья.
– Я выгляжу как жертва катастрофы?
– Выглядите вы превосходно, – поспешил заверить Сиверов, – но я не настолько наивен, чтобы воображать, будто вы искали меня исключительно ради удовольствия лицезреть мою физиономию.
– Вообще-то, я искала Федора Филипповича, – сообщила Ирина, – но не смогла до него дозвониться ни по одному из номеров. С ним все в порядке?
– Надеюсь, – сказал Глеб.
Ирина бросила на него еще один испытующий взгляд, но не стала ничего уточнять, сообразив, по всей видимости, что коль скоро Слепой не изъявил желания вдаваться в подробности, то и расспрашивать его бесполезно. Генералы ФСБ редко докладывают своим подчиненным, куда и зачем уезжают. А если и докладывают, то подчиненные, как правило, вовсе не стремятся делиться полученной информацией с первым встречным…
– Мне нужна ваша помощь, – призналась Ирина.
– Об этом нетрудно догадаться, – не удержался Глеб.
– Вы хотите, чтобы я ушла? – немедленно ощетинилась Андронова, уловив в его голосе иронический оттенок.
– Да полно вам, – примирительно сказал Сиверов. – Если бы вы были способны сейчас встать и уйти, вы бы сюда просто не пришли. Ну, встанете, ну, уйдете, а дальше что? У вас ко мне дело, правда? Так почему бы не изложить его простыми словами?
Тут очень кстати подошла официантка с заказанным кофе. Ее появление дало Ирине Константиновне отличную возможность помолчать, справляясь с раздражением, и, поскольку пауза в разговоре была вынужденной, она не выглядела невежливой.
– В действительности, – сказала Ирина, когда официантка удалилась, – я не знаю, есть ли у меня к вам дело.
– Значит, вы располагаете информацией, которую необходимо проверить, – выручил ее Глеб, без особых усилий переведя туманную реплику собеседницы на простой человеческий язык.
– Пожалуй, да, – неуверенно согласилась искусствовед. – Это прозвучит вполне невероятно, даже нелепо…
– Так бывает, – снова поспешил на выручку Сиверов, – и притом очень часто. Украсть половину годового бюджета страны сплошь и рядом оказывается намного проще, чем вытащить из чужого кармана тощий кошелек, именно потому, что в такую наглость никто не хочет верить. Да что я вам объясняю! У вас самой по этой части достаточно богатый опыт.
Ирина задумчиво покивала головой. Да, такой опыт у нее был. О делах, в расследовании которых она принимала участие, не стоило никому рассказывать как раз потому, что рассказам этим никто бы не поверил. Любой нормальный человек счел бы историю о похищении из Третьяковской галереи одного из самых известных, а главное, впечатляющих гигантскими размерами полотен не слишком умно придуманной байкой. Начертанный на знамени тупых консерваторов лозунг: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда» – очень удобен для людей с живым, нетрадиционным мышлением, когда они задумывают самые дерзкие преступления и аферы.
При упоминании о своем богатом опыте участия в немыслимых, с точки зрения обывателя, историй Ирина Константиновна грустно улыбнулась, скользнула невидящим взглядом по висевшей над столиком, прямо напротив нее, топорной копии голландского натюрморта, пригубила кофе.
– Что ж, – сказала она, – вы правы. Я сама вас сюда позвала, так что рассказать все равно придется.
Рассказ ее был коротким и, честно говоря, не произвел на Сиверова особого впечатления. Из этого рассказа следовало, что на днях, а точнее позавчера, Ирина Константиновна присутствовала на открытии персональной выставки некоего художника, имя которого ровным счетом ничего не сказало Глебу Сиверову. Судя по тому, что и сама Андронова припомнила это имя с некоторым трудом, данный живописец до сих пор не оставил в изобразительном искусстве сколько-нибудь заметного следа и, похоже, не подавал в этом плане особых надежд. Но это никого не волновало. Выставка преследовала исключительно коммерческие цели, а гости были заняты друг другом, а также дармовой выпивкой и закуской.