Слепой. Антикварное золото

Воронин Андрей Николаевич

К тому же Дмитрий, будучи опытным игроком и вообще человеком, с которым жизнь не особенно церемонилась, давно усвоил: никогда не надо торопиться. И тем более не надо торопиться отдавать деньги. Каждый день, каждая минута отсрочки чреваты самыми неожиданными сюрпризами. В конце-то концов, за отведенные ему на выплату карточного долга трое суток его кредиторы могли, например, разбиться в лепешку на автомобиле или сгореть по пьяному делу в своей прокуренной норе. Из каждой следующей секунды вырастает целый куст возможностей, и не стоит пренебрегать этим обстоятельством лишь потому, что тебе, видите ли, противно возиться с продажей квартиры… Нет уж, господа! Играли на деньги – вот и получайте деньги.

А если вам так нужна московская квартира, попробуйте сами ее купить. Даст бог, попадется вам какой-нибудь шустрый риелтор, у которого хватит ума и проворства оставить вас, сволочей, у разбитого корыта…

Идея по поводу того, где взять деньги, родилась сама собой. Был у него один знакомый… вернее, не столько знакомый, сколько партнер по игре, с которым ему раз-другой довелось посидеть за карточным столом. Дмитрий вовсе не был уверен, что при очередной встрече Александр Антонович его узнает; тем более не был он уверен в том, что господин Гронский захочет с ним говорить. Но, не откладывая дела в долгий ящик, он отыскал рабочий телефон Александра Антоновича, не без труда до него дозвонился и договорился о встрече в первой половине дня. В начале одиннадцатого Дмитрий Крестовский, одетый с иголочки, свежий и бодрый, покинул квартиру, владеть которой ему оставалось совсем недолго, завел свой десятилетний «рено» и, исполненный решимости, отправился навстречу своей незавидной судьбе.

Глава 4

– Мне кажется, я вас где-то уже видел, – сообщил задержанный Егоров. – Мы раньше не встречались?

Сказано это было легким, светским тоном, хотя голос у Егорова едва заметно дрожал: задержанный изо всех сил старался держаться как свободный человек, ставший жертвой досадного недоразумения, которое вот-вот разъяснится. Этому заметно мешали наручники, которыми рыжий диггер был пристегнут к руке дюжего сержанта милиции. Сержант, строевая дубина, полез под землю в той самой амуниции, в которой патрулировал улицы и подпирал стены в дежурке, так что теперь выглядел он далеко не лучшим образом: форменное кепи все в пыльной паутине и кирпичной крошке, на плече пятно грязи, колени в земле, и на левом – изрядная дыра. В левой, свободной от наручников руке сержант держал мощный фонарь; обе руки у него, таким образом, оказались заняты, и ничто не мешало задержанному при желании подобрать с пола обломок кирпича потяжелее и треснуть своего конвоира по кумполу.

Задержанный, впрочем, не собирался предпринимать никаких отчаянных шагов, тем более что со всех сторон его окружали другие участники следственного эксперимента, числом восемь, и бежать ему, да еще и прикованному, было некуда, а главное, незачем. Глеб Сиверов на его месте, наверное, все-таки попытался бы удрать, дабы не вводить ментов в искушение повесить на него парочку своих «глухарей», но задержанный Егоров был слеплен из другого теста и явно не хотел рисковать, полагаясь на справедливость российского уголовного законодательства и порядочность подполковника Ромашова.

В данный момент этот рыжий теленок хлопал глазами на Глеба, дожидаясь ответа на свой вопрос. Сиверов заметил, что Ромашов с любопытством ждет того же.

– Не думаю, – сказал Глеб безразлично и отвернулся.

Он солгал. Они с Егоровым встречались – давненько и мельком, но встречались. Человеческая память – хитрая штука. Наверху, при дневном свете, рыжий диггер его не узнал. Да и сам Сиверов далеко не сразу сообразил, откуда ему знакома эта конопатая физиономия с наивными бледно-голубыми глазами в обрамлении пушистых, красных, как новенькая медная проволока, ресниц. И только спустившись под землю и отшагав сырыми, провонявшими канализацией коридорами пару километров, вспомнил, как это было.

…У него тогда

кончилось курево – когда именно и как давно, он не помнил, просто сигарет не было, и все. Он уже не первый час без цели и смысла брел через подземный лабиринт, время от времени слыша отдаленное громыхание поездов метро и обращая на него не больше внимания, чем шагающий тайгой охотник на шум верхового ветра в кронах лесных гигантов. Мысли путались – детали тщательно разработанных планов мести перемешались с обрывками воспоминаний и снов, и все это было окрашено в мрачные черно-багровые тона – цвета подступающего безумия. На ходу он вел бесконечный и беспорядочный разговор с призраками своего прошлого – с теми, кто давно умер, с теми, кто продолжал жить, и с теми, кто должен был умереть в ближайшее время. Приговор ему уже был вынесен, и десятки лучших охотников за людьми день и ночь искали его по всей огромной Москве – не для того, чтобы захватить, а для того, чтобы застрелить при первой удобной возможности, как бешеного пса.

Он шел, низко надвинув капюшон куртки, из-за которого местные диггеры, время от времени замечавшие вдалеке его бесшумно скользящую сквозь вечный мрак фигуру, прозвали его Черным Монахом. Неистребимое амбре сырой известки и сточных вод насквозь пропитало одежду и, казалось, даже кожу, пистолет тяжело и привычно оттягивал книзу карман. Рука в заскорузлой от грязной воды кожаной перчатке вяло приподнялась и машинально потерла заросший жесткой недельной щетиной подбородок. Неожиданно знакомое зловоние подземелья прорезала свежая, бодрящая, как утренний сквозняк, струя другого запаха. Ошибиться было невозможно: пахло табачным дымом. Глебу вдруг до смерти захотелось курить, и он, не рассуждая, двинулся на запах, держа руку на рукоятке пистолета. Если это охотник, то, конечно, он не один. Под землей не принято бродить в одиночку, особенно когда выслеживаешь опасного зверя – бешеного пса по кличке Слепой. Ничего, ничего… Первая пуля – по фонарю, а потом, в темноте, бери их голыми руками и ешь с кашей. Одного надо будет оставить в живых – пускай передаст привет организаторам охоты…

Вскоре он увидел впереди отблеск рассеянного света, а повернув за угол, обнаружил и его источник – небольшой фонарик, притороченный к пластмассовой спелеологической каске. Каска лежала на полу, пристроенная с помощью обломка кирпича таким образом, чтобы луч фонаря бил под углом вверх. Владелец каски, молоденький парнишка с огненно-рыжей шевелюрой, действительно сидел на корточках, привалившись лопатками к корявому бетону стены, и курил, держа сигарету по-солдатски, огоньком в ладонь. Как ни странно, он был совсем один.

Глеб возник перед ним неожиданно и бесшумно, как призрак. Мальчишка дернулся, но остался сидеть, глядя на Слепого снизу вверх широко распахнутыми от вполне понятного испуга глазами в обрамлении пушистых рыжих ресниц.

– Черный Мо… – начал он, разглядев надвинутый капюшон, и тут же испуганно замолчал.

– Сигареткой не угостишь, земляк? – миролюбиво спросил Глеб, сам удивившись тому, как сипло и незнакомо прозвучал его голос. – Все курево вышло, а до дома далеко. И, что характерно, кругом ни одного табачного киоска!

– Да уж, – согласился рыжий диггер и протянул ему открытую пачку. – Прошу.

Глеб выковырял из пачки сигарету, закурил и, сам не зная, какой бес тянет его за язык, спросил:

– А ты, часом, не заблудился?

Парень отрицательно помотал рыжей головой.

– Люблю ходить один, – объявил он с вызовом, свидетельствовавшим о том, что ему не раз приходилось отстаивать перед окружающими свое право на маленький персональный бзик.

– Это опасно, – заметил Слепой и тут же, спохватившись, добавил: – Впрочем, дело твое. За сигарету спасибо. Будь здоров.