Слепой. Исполнение приговора
Шрифт:
Конечно, коллеги сочтут его предателем, оборотнем. Но, в конце-то концов, в наше время уже можно прожить, не воруя или воруя в рамках приличий, исключительно по необходимости – в общем, как все. Какое тут предательство? Он ведь и служить-то пошел исключительно потому, что хотел воли, хотя бы относительной, и каких-никаких приключений. И еще – чтобы жизнь имела хоть какой-то смысл. И что он получил? Свобода действий, которую давало ему удостоверение сотрудника ФСБ, на поверку оказалась призрачной, да еще и какой-то порченой, с душком – не свобода, а сплошное злоупотребление служебным положением с постоянной оглядкой на начальство: еще можно или уже хватит? Приключения, если их можно так назвать, случались редко и были удручающе однообразными. А со смыслом жизни вообще
Возможно, так я и поступлю, подумал он. Но сначала придется разобраться с этим контрацептивом в темных стеклах, с этим, не к ночи будь помянут, коллегой, подполковником Молчановым. Он ведь до сих пор крутится где-то здесь, рядом. И, как сказано в том бородатом анекдоте про Красную Шапочку: «Волки, мы свободный народ, но пока эта б… в лесу, нам житья не будет».
Так-то вот, глаза и уши его превосходительства, сказал он себе, грустно посмеиваясь. Рановато вам еще на покой. А хочется-то как!.. Надо же, кто бы мог подумать: я – и хочу на покой… Старею, что ли? Или этот фраер со «Стечкиным» так меня напугал, что мне тишины захотелось? Тоже, между прочим, довольно редкое явление: напуганный майор Бурсаков…
Спохватившись, он снова свернул на обочину и остановил машину. Дружба дружбой, а заваливаться в гости без предупреждения – дурной тон, особенно если хозяин – серьезный, солидный человек, начальник заставы, контролирующий район, в котором ты, по легенде, кормишься. Заглушив двигатель, Струп достал мобильный телефон, выключил его и, открыв крышку, вытряхнул на ладонь хранившуюся там, чтобы не потерялась, украинскую SIM-карту. Разумеется, он мог позволить себе пользоваться роумингом – хоть за свой собственный счет, хоть за казенный, – или просто купить аппарат, поддерживающий сразу две карты. Но это мог майор ФСБ Бурсаков; Струпу такая роскошь явно была не по карману. Он, Струп, был парень скромный, небогатый и потому пользовался стареньким аппаратом с подслеповатым монохромным дисплеем, меняя в нем «симки» после каждого перехода границы.
Вынув батарею, майор извлек яркую желто-черную карточку «Билайн» и вставил вместо нее белую с голубой звездой «Киевстар». Батарея с негромким щелчком встала на место; пристроив поверх нее временно ставшую ненужной карточку российского оператора, Бурсаков закрыл крышку и включил аппарат.
Мимо, обдав тугим ветром, от которого «Таврию» ощутимо качнуло, промчался причудливо разрисованный грязными брызгами, густо покрытый пылью черный «БМВ» с тонированными окнами. Машина неслась с такой скоростью, словно водитель боялся, что его сейчас догонят и заставят вернуться обратно в Россию. Номера на машине были московские. «Эк куда тебя занесло, землячок!» – подумал Бурсаков, проводив иномарку завистливым взглядом. Он любил быструю езду и ездить предпочитал с комфортом. Дома, в Москве, у него была машина ничуть не хуже той, что только что пулей промелькнула мимо. Но здесь, в приграничье, ему приходилось довольствоваться дышащей на ладан «Таврией»: как уже упоминалось, то, что мог позволить себе майор с Лубянки, браконьеру и мелкому контрабандисту по кличке Струп было не по карману.
Стремительно удаляющийся «БМВ» быстро превратился в маленькую черную точку и исчез, слившись с асфальтом. На верхушке дальнего холма короткой вспышкой блеснуло отраженное его задним стеклом солнце, и дорога опустела окончательно – так, словно запыленная черная иномарка просто померещилась Струпу от усталости.
– Ох-хо-хонюшки, – вздохнул майор Бурсаков и, отыскав в памяти телефона нужный номер, стал звонить своему незабвенному другу Петру Михайловичу Стеценко.
Путь от КПП на российско-украинской границе до участка, граничащего с Припятским радиационным заповедником, а значит, и до поселка, на окраине которого начальник заставы майор Стеценко выстроил себе скромную трехэтажную избушку с баней, подземным гаражом на четыре машины и плавательным бассейном,
Майор Бурсаков, впрочем, и не собирался спорить. Он любил дорогу, любил управлять автомобилем, находя это занятие особенно приятным еще и потому, что оно автоматически, по закону, освобождало его от всех других дел и обязанностей. Во время управления машиной водитель не имеет права отвлекаться на посторонние предметы, это записано в правилах дорожного движения; чего правила не запрещают, так это получать от езды удовольствие.
И Бурсаков получал удовольствие, тем более что торопиться ему было некуда. Он ехал отдыхать, развлекаться и точно знал, что банька, шашлык и собственноручно приготовленное Петром Михайловичем термоядерное зелье, способное свалить с ног бешеного слона, никуда от него не денутся.
Но удовольствие удовольствием, а к вечеру, когда вдоль дороги замелькали памятные по прошлым визитам в эти края приметы, майор уже порядком устал. Жара, пыль и тряска сделали свое дело: Бурсаков чувствовал себя выжатым, как лимон, и не чаял поскорее загнать машину во двор, напиться ледяного домашнего кваса и в сопровождении радушного хозяина поспешить в жарко натопленную баню.
К поселку он подъехал на закате, не без труда протиснувшись, буквально протолкавшись сквозь инертную, неспешно переступающую сотнями копыт гущу возвращающегося с выпаса на вечернюю дойку коровьего стада. В салоне все еще стоял теплый, парной дух молока и навоза, закатные лучи золотили пыль на приборном щитке, протянувшиеся поперек дороги тени на глазах становились гуще, наливаясь холодноватой вечерней синевой. Провода вдоль улицы были густо обсижены отдыхающими после дневных трудов ласточками; где-то, спотыкаясь, пиликала неумелая гармонь, и пьяные голоса истерично, на все повышающихся тонах ругались матом.
Струп не обратил на эти вопли внимания, тем более что они почти сразу стихли. Люди везде одинаковы; посели их хоть в ад, хоть в рай, они все равно найдут, чем залить глаза и из-за чего поцапаться.
На первом же перекрестке он повернул направо, проехал двести метров по ухабистой немощеной улочке, где слонялись, ища, к кому бы прицепиться, тощие рослые дворняги, и остановился перед глухими железными воротами в высоком кирпичном заборе. Кирпич был красный, облицовочный, а ворота цветом подозрительно напоминали «Таврию» Струпа. Никакой загадки тут не было, машину и ворота действительно выкрасили одной и той же краской, которую Стеценко получил на складе для заставы, чтобы обновить скамейки, навесы над курилками и прочие нуждающиеся в покраске поверхности. Все получилось просто, буквально мимоходом: Струп приехал погостить, увидел, что два солдата красят ворота, и наполовину в шутку, наполовину всерьез сказал, что было бы неплохо покрасить заодно и его тележку. А то в техпаспорте написано, что зеленая, а гаишники уже начинают сомневаться: где ж тут, говорят, зеленое, когда кругом одна ржавчина! Пошутил и забыл, не заметив, как хозяин мигнул своим бойцам, а когда вышел из бани, обнаружил, что выкрашенная малярной кистью, с приставшими там и сям ворсинками «Таврия» мирно подсыхает, почти неразличимая на фоне выкрашенных в тот же колер ворот…
Не глуша мотор, он посигналил, немного подождал и посигналил снова, мысленно коря хозяина за то, что так и не потрудился вывести за калитку обыкновенный электрический дверной звонок. И ведь не потому не потрудился, что ему это дорого или сложно, а просто такой он человек – деревенский, старой закваски, склонный к консерватизму и тугой на новшества. Это не значит, что он шарахается от автомобилей и не умеет пользоваться компьютером – ничего подобного! Умный, грамотный, но – раб привычки, устоявшегося уклада. Вот если бы сообразил провести звонок сразу, когда строился дом, сделал бы это непременно и без каких-либо проблем. Но сразу звонок не провели, Петр Михайлович привык, что его нет, его это нисколечко не напрягает, а раз так, к чему что-то менять? На что он нужен, этот звонок – чтоб деревенские ребятишки баловались?