Слепой. Исполнение приговора
Шрифт:
Зеленый «фиат» под каштаном стоял с распахнутой задней дверцей. Крепыш с пистолетом еще рушился в георгины, когда в машине разом распахнулись еще две двери, и ребята, которые, как оказалось, даже и не думали спать и притом обладали неплохой реакцией, выскочив наружу, молча устремились в разные стороны, отрезая Глебу пути к отступлению. Им казалось, что они точно знают, с кем имеют дело, и они не тратили дыхание на угрожающие вопли: «Стой, стрелять буду!» – и прочую бессмыслицу в этом же роде – они просто бежали, вкладывая в рывок все силы, как спешащие наперерез матерому волку гончие псы.
Впрочем, этим псам, при всех их достоинствах, еще многому следовало научиться, прежде чем выходить на настоящую охоту. Окажись
Один из них бросился вправо, другой влево; Глеб, недолго думая, подрисовал к образованному их расходящимися курсами углу биссектрису, рванув строго по прямой – по ведущей к подъезду короткой асфальтированной дорожке, поперек дворового проезда, по капоту старого отечественного драндулета, что мирно дремал под толстым слоем пыли и копоти на спущенных, вросших в асфальт шинах, через вкопанный в землю самодельный столик для домино и дальше, в неосвещенный лабиринт граничащих с территорией ремонтного завода старых московских дворов.
– Стой, гад, буду стрелять! – осознав риск потерять беглеца в этих темных закоулках и не выдержав груза нежданно-негаданно свалившейся на плечи ответственности, выкрикнул один из преследователей.
Это было хорошо. Глеб уже заметил, что гончие бегут с неодинаковой скоростью. Ничего удивительного: кто-то бегает быстрее, кто-то медленнее, кто-то обладает отличными вокальными данными, а кто-то не имеет ни слуха, ни голоса, зато способен из пары пустых катушек от ниток и куска медной проволоки в два счета соорудить действующую модель вечного двигателя. Люди рождаются разными, и это превосходно, иначе откуда в одинаково одаренной или, напротив, бездарной массе взялись бы олимпийские чемпионы, выдающиеся ученые и деятели искусств?
Гончие бежали с неодинаковой скоростью, и первой подала голос именно та, которая бежала медленнее, сбив себе этим дыхание и оттого еще больше замедлившись. Оглядевшись на бегу и придя к выводу, что вокруг уже достаточно темно, Глеб внял прозвучавшему требованию и остановился, на всякий случай сделав шаг в сторону и укрывшись за стволом какого-то толстого дерева – в потемках было не разобрать, какого именно. Передний из преследователей споткнулся, с трудом удержавшись на ногах и подтвердив тем самым данную Глебом оценку степени освещенности этого места. Все еще двигаясь с сильным наклоном вперед, он пробежал мимо дерева, за которым укрылся Слепой. Глеб выставил из укрытия ногу, оперативник снова споткнулся и воспарил над землей. Пока он падал, Глеб успел ударить его по шее ребром ладони, и то, что через долю секунды шумно соприкоснулось с поверхностью планеты, уже ни о чем не беспокоилось – по крайности, на некоторое время.
– Стой, – неуверенно воззвали из темноты. Судя по голосу, последний участник гонки больше никуда не бежал.
Глеб выглянул из-за дерева. Оперативник топтался на месте, озираясь, как заблудившийся в темном лесу ребенок, и сжимая обеими руками рукоятку выставленного перед собой пистолета. Сиверов аккуратно обошел его с тыла и двумя точными ударами отправил составить компанию коллегам – полежать, поскучать, а потом, когда оклемаются, подумать об уровне своей профессиональной подготовки. Живым они его решили брать, асы оперативно-розыскной работы…
Он успел добежать до машины и загнать ее во двор как раз вовремя, чтобы увидеть, как из подъезда появляется генерал Потапчук. Зрелище было воистину гомерическое, но хохотал Глеб, в основном, от облегчения. Сказав то, что просто не мог не сказать, и выслушав вполне прогнозируемый ответ, он плавно утопил педаль газа, и временное пристанище Федора Филипповича в два счета осталось
Глава 19
Было уже без чего-то пять, за окнами конспиративной квартиры, соперничая с горевшими во всех ее помещениях лампами, все ярче разгорался свет наступающего утра. Лежащий на полу в прихожей труп рослого шатена в камуфляжном костюме и резиновых сапогах к этому времени был, как положено, обведен по контуру мелом, внимательно обследован экспертами и сфотографирован со всех положенных ракурсов. Осмотр места преступления подошел к концу; несмотря на то, что установленный этажом выше генератор электромагнитных помех сделал скрытые камеры бесполезными, картина была предельно ясна, и обнаруженное в нагрудном кармане камуфляжной куртки, пробитое насквозь пистолетной пулей и пропитавшееся кровью удостоверение на имя подполковника ФСБ Молчанова стало просто последним штрихом, который придал ей завершенный вид.
Перед тем, как покинуть квартиру, генерал Тульчин бросил на труп Черного Подполковника маленького пластмассового чертика в темных очках. Эту игрушку он увидел два с половиной часа назад в руках у растерянного, оглушенного, контуженного взрывной волной оперативника – там, на развороченной взрывом набережной напротив дома Валеры Барабанова. Увидел, узнал с первого взгляда и отобрал – наверное, как раз затем, чтобы, когда придет время, совершить вот этот ненужный театральный жест: вернуть пакостный сувенир законному владельцу, чтобы их вместе свезли в крематорий и пустили дымом по ветру. Правда, в тот момент он даже не подозревал, как скоро оно придет, это самое время…
– А вы обратили внимание, товарищ генерал, какой у него ствол? – спросил, спускаясь вслед за ним по лестнице, подполковник Уваров. – «Вальтер». Причем точь-в-точь такой, из какого застрелился Федосеев. Прямо братья-близнецы, как будто только что из одной коробки. И оба новехонькие, только этот с глушителем.
– Что косвенно указывает на то, что самоубийство Федосеева – такая же инсценировка, как та, которую пытались устроить здесь, – привычно перестроившись на рабочий лад, через плечо откликнулся Андрей Константинович. – Вероятнее всего, его убрали сообщники, сообразив, что он здорово заигрался и находится на грани провала. Выстрела в его квартире никто из соседей не слышал, хотя как минимум двое в это время еще не спали. И теперь понятно, почему – стреляли с глушителем, который затем сняли и принесли туда, где мы его только что наблюдали. И что, по-твоему, из этого следует?
– Как минимум два вывода, – сказал Уваров. – И оба неутешительные. Первое: виновность Федосеева в свете его гибели представляется сомнительной. И второе: невиновность генерала Потапчука тоже сомнительна. То есть я имею в виду, что ничего нового мы, фактически, не узнали, а возможности что-либо узнать и доказать лишились начисто: один убит, другой сбежал – как я понимаю, не без помощи этого своего суперагента, прототипа Черного Подполковника. А тут еще эти «вальтеры»…
– А что – «вальтеры»? Дались тебе эти «вальтеры»… Хотя странно, конечно, что их целых два, что они такие новенькие и совершенно одинаковые…
– Не удивлюсь, если их серийные номера указывают на принадлежность к одной партии, а возможно, даже идут по порядку, – сказал Уваров. – И подозреваю, что их намного больше, чем два.
– Ммм?..
– Кажется, я знаю, откуда они. В самом начале КТО под Урус-Мартаном наши ребята нашли в палатке убитого полевого командира целый ящик этих самых «вальтеров» – новеньких, в заводской смазке, будто только что с конвейера. Да и ящик был еще тот – с орлом, со свастикой, с готической маркировкой. Черт знает, где он все эти годы провалялся – то ли в чьем-нибудь подвале, то ли в каком-то немецком бункере… А потом ящик пропал – без сомнения, кто-то свистнул, причем кто-то из своих…