Слепой. Приказано выжить
Шрифт:
Чудак, непонятно каким образом доживший до своих лет и даже ухитрившийся заработать на «БМВ», послушно внял приглашению, и капитан Бахметьев, вынув изо рта сигарету, растянул губы в широкой, до ушей, дружелюбной улыбке, которая была притворной только наполовину: он действительно был рад видеть Слепого, поскольку хотел поскорее с ним разделаться и поехать домой — поужинать, шлепнуть жену по упругому заду, раскрутить ставшего предупредительным до услужливости тестя на бутылочку коньяка и потратить полчасика перед сном на его дальнейшую психологическую обработку.
Глеб Сиверов осторожно, стараясь не производить ни малейшего шума, спускался по крутому откосу туда, где на светлом фоне песка отчетливо выделялась
Этот буквализм мог в ближайшие секунды выйти боком им обоим. Глеб заторопился и немедленно был за это наказан: травянистый уступ, с виду казавшийся таким же прочным, как ступенька железобетонной лестницы в подъезде многоэтажного жилого дома, с негромким треском рвущихся корней вывернулся из-под ноги, покатился, подпрыгивая и увлекая за собой миниатюрную песчаную лавину, по крутому склону и остановился, с абсолютно ненужной точностью толкнувшись в подошву майорского ботинка.
Демонстрируя завидную быстроту реакции и сообразительность, Полынин живо перевернулся на спину и, поскольку в отличие от Слепого не умел видеть в темноте, вскинул винтовку, чтобы осмотреть склон в ночной прицел. Глеб тоже вскинул оружие и выстрелил; заметивший и верно истолковавший его красноречивый жест майор оттолкнулся от песка локтем и резко подался всем корпусом влево. Из-за этого движения его ответный выстрел поразил лишь ни в чем не повинный песчаный обрыв, но оно же его и спасло: выпущенный Глебом из специального пистолета дротик с транквилизатором, способный остановить на бегу и свалить с копыт разъяренного быка, с тупым шелестящим стуком вонзился в песок, уйдя в него на три четверти своей длины.
Дротиков у Глеба оставалось еще целых шесть штук, а вот времени на то, чтобы переломить ствол, вложить в него новый метательный снаряд, поставить ствол на место, взвести курок и прицелиться, уже не осталось. Полынину, в отличие от него, возиться с перезарядкой было не нужно, и, мгновенно оценив неожиданно ставшую критической ситуацию, Глеб сильно оттолкнулся ногой от зыбкой песчаной опоры и атакующей рысью прыгнул навстречу выстрелу.
Оснащенная длинным заводским глушителем винтовка с негромким хлопком плюнула в него смертью — плюнула торопливо, впопыхах и потому неточно, о чем возвестил тугой горячий ветерок, шевельнувший волосы над левым виском.
Преодолеть разделявшее их с Полыниным расстояние одним прыжком вряд ли смогла бы даже вышеупомянутая рысь; приземлившись в рыхлый песок, Глеб снова прыгнул, длинным кувырком через голову сократив дистанцию, и, мгновенно очутившись на ногах, бросился на майора. Успевший подняться на одно колено Полынин почти в упор выстрелил в него от бедра, правый бок обожгло болью, а в следующее мгновение всем своим весом, в полном соответствии с законами физики помноженным на ускорение свободного падения, Глеб налетел на него и опрокинул, успев по ходу дела приласкать по черепу рукояткой пистолета.
Бил он, увы, не безответный манекен в спортивном зале: верткий майор опять уклонился, и удар, хоть и достиг цели, пришелся вскользь. Ставшая бесполезной винтовка полетела в сторону; пистолет последовал за ней, и противники, сцепившись, покатились по песку. Майор был молод, силен, проворен и, судя по оказанному Глебу радушному приему, прошел очень неплохую подготовку в учебно-тренировочных лагерях и спортивных залах. Но опыт взял свое, и уже через несколько секунд Полынин, болезненно хрипя, сложился пополам, держась одной рукой за солнечное сплетение, а другой за едва не размозженную гортань.
Глеб довершил дело точно рассчитанным ударом по шее у основания черепа. Майор перестал хрипеть, ткнулся лицом в землю, безвольно, как мешок с опилками, завалился на бок и замер, не подавая признаков жизни. Отыскав взглядом отлетевшую в сторону винтовку, Слепой наклонился за ней, и в это мгновение снизу послышался неразборчивый вопль, и сразу же гулко простучала панически длинная, на весь рожок, автоматная очередь.
Причиной этого шума стало поведение Бизона, который, хоть и не отступил от полученных инструкций, проявил неуместно творческий подход к их выполнению.
Двадцать минут могут показаться вечностью, когда сидишь один в темноте и, следя за светящейся секундной стрелкой на циферблате вмонтированных в приборную панель аналоговых часов, ждешь истечения назначенного срока. Впереди полная неизвестность, благополучный исход дела зависит от тебя, самое большее, наполовину, и ты вовсе не уверен, что даже эта половина окажется тебе по плечу.
Состояние было знакомое, и Бизон знал, как с ним бороться. Частный сыщик Павел Рябинин никогда не появлялся на людях и, тем более, не занимался делами, находясь под воздействием алкоголя или наркотических веществ, но байкер по кличке Бизон нет-нет да и позволял себе побаловаться травкой для снятия стресса. Этой привычкой он обзавелся в горах Кавказа, где пущенная по кругу самокрутка с анашой не раз помогала им с ребятами проще смотреть на вещи, смотреть на которые трезвым, не затуманенным смолистым дымом тлеющей конопли взглядом сплошь и рядом оказывается выше человеческих сил. Нельзя сказать, что это стало нормой, но случалось, и не раз, что обкуренные в хлам исламские боевики в рост перли на траншеи, из которых их плотным огнем встречало точно так же обкуренное православное воинство. Начитанный Бизон называл это взаимопроникновением культур; тех, в кого чужая культура проникала чересчур глубоко, заносили в графу потерь, остальные расходились по палаткам и лесным землянкам — отдыхать, приходить в себя и набираться сил перед очередным сеансом культурного общения.
Поскольку был не на работе, при пиджаке, галстуке и официальном выражении лица, а, одетый в тяжелый, как старинные рыцарские доспехи, кожаный байкерский прикид, занимался странными делами в сомнительной компании, Бизон решил действовать соответственно обстановке. Поочередно вынув из карманов все необходимое, он на ощупь забил косяк ядреной «афганкой», раскурил его и неторопливо, со знанием дела, выкурил целиком, пока тлеющий уголек не обжег кончики пальцев. Тогда Бизон сунул окурок в пепельницу под приборным щитком, запустил двигатель и включил фары.
Яркий ксенон мгновенно погасил звезды и прорубил в сгустившейся до консистенции китайской туши темноте широкий световой туннель. Бизон тронул машину с места и повел ее туда, куда манили призрачные голоса людей, давно ушедших из его жизни, а то и просто из жизни, без относительных местоимений — вот они были, а вот их нет, остались только голоса, время от времени напоминающие, что и Пашка Рябинин когда-то умел не только подглядывать за неверными супругами и отыскивать украденные кем-то фамильные украшения. Идеально отрегулированная немецкая подвеска гасила резкие толчки и удары, машину плавно покачивало, как корабль на пологой волне — да нет, не как корабль, а как могучий армейский грузовик повышенной проходимости, которому нипочем любые колдобины и ухабы.