Слепой. Живая сталь
Шрифт:
— Шан, я имел возможность наблюдать за вами. Вы не похожи на главу преступной организации. Я на сто процентов уверен, что кто-то другой руководил вашими действиями. Назовите имена этих людей.
Лицо булочника мучительно исказилось:
— У меня есть сын, здесь родилась дочь, скоро появится третий ребенок. Если я все расскажу, они убьют моих детей.
— Кто они? — тут же спросил Бахрушин.
— Я не знаю. Мной командовал
— Имя человека, который вами руководил?
— Ради жизни моих детей я не могу этого сказать.
— Но почти вся ваша семья находится здесь, в России. И сына легко вернуть. Мы вам обеспечим надежную защиту. Скажу больше. Если вы назовете имя вашего руководителя, то останетесь на свободе, даже продолжите печь хлеб, только уже с нормальными добавками. А мы подключим к работе китайских правоохранителей. Они арестуют преступников, и вы будете в полной безопасности.
— Шан, ты мне веришь? — вмешался в разговор Слепой.
— Да, Игорь. Хотя ты оказался сотрудником спецслужб, я не сомневаюсь в твоей порядочности, — твердо ответил Гунсунь.
— Полковнику ты можешь верить, как мне. Если он даст слово, то его сдержит. В твоих интересах быть откровенным, иначе окажешься в тюрьме вместо настоящих злодеев.
Булочник глубоко вдохнул, словно ему не хватало воздуха, и на выдохе сказал:
— Его зовут Сю Нинь.
Главное сделать первый шаг, вымолвить первое слово. Бахрушин сумел убедить Гунсуня, и тот под вымышленным предлогом срочно вызвал Сю Ниня в город. В допросах бывшего чиновника Комбат не участвовал. Он вернулся домой, в Москву.
Через месяц раздался звонок от Потапчука:
— Глеб Петрович, тебе деньги нужны?
— Деньги всем нужны, хотя мне пока хватает.
— И все же давай-ка встретимся там, где обычно встречаемся. А по дороге обдумай, на что ты их будешь тратить.
— Я как-то раньше обходился без обдумывания.
— Сейчас, Петрович, не тот случай.
— Большая сумма.
— Не то слово.
— Хорошо, выезжаю, — дальнейший разговор следовало вести с глазу на глаз.
— Сю Нинь упирался чуть дольше твоего Гунсуня, — сказал после обмена приветствиями Потапчук. — Он тоже до медвежьей болезни боялся
— Поскольку я в ней участвовал, — заметил Слепой.
— Так вот, сначала Фан Мо надеялся установить хлебную монополию по всей Сибири.
— Неужели он настолько глуп? Его афера изначально было обречена на провал.
— Ты, Глеб Петрович, забываешь о русской беспечности и продажности чиновников. Фан Мо осуществил свой план на четверть, и кто знает, чем бы все закончилось без нашего вмешательства.
— Длинная рука ФСБ остановила злодея, — усмехнулся Слепой.
— Петрович, у тебя устаревшие представления о нашей работе. Мы быстро собрали железобетонные доказательства, а дальше начались политические разборки. Подозреваю, что многие китайские руководители в глубине души одобряли замысел Фан Мо, однако на межгосударственном уровне все дружно открестились от него. Еще надо учесть жестокую подковерную драчку за высокие должности. Даже мысленно одобряя Фан Мо, конкуренты вслух предали его анафеме, стремясь занять тепленькие местечки. В результате нескольких соратников Фан Мо переместили на низшие партийные должности, а его самого даже исключили из партии. На следующий день он покончил жизнь самоубийством.
— Или его ликвидировали, сымитировав суицид.
— Не думаю. Когда человек летит с такой высоты, ценность жизни для него не просто стремится к нулю, а становится отрицательной.
— Согласен. Только есть один нюанс. Я близко, даже слишком близко познакомился с китайцами, страховавшими Гунсуня. Это очень серьезные ребята, и, скорее всего, они работали на мощную организацию, которая вполне могла устранить Фан Мо. Либо из мести, либо чтобы зажать ему рот.
— Так ли важно, отчего он умер. Главное другое. Человек надеялся захватить громадные территории, а теперь ему за глаза хватит кубометра земли.
— Вот она, цена непомерного честолюбия, – завершил фразу генерала Слепой.