Слезы на камнях
Шрифт:
– Шед… – служитель повторил попытку остановить хозяина города, но все его старания вновь канули в бесконечность снежной пустыни, когда маг, не обращая на него никакого внимания, не в силах не только выслушать, но даже услышать, продолжал:
– Да, наша несокрушимая вера в господина Шамаша заставляет искать хотя бы какое-то объяснение происходящему… Что дракон, который прилетает к нам каждое полнолуние, действует не по Его воле… Но кто еще может послать дракона? Ведь этот крылатый исполин не подчиняется никому, за исключением своего хозяина,
– Но это действительно так! – прошептал Рур. Пусть он не был служителем, чтобы знать все, доступное смертному, о небожителях, пусть боги не говорили с ним, как с наделенным силой, но он был одним из жителей этого города, оказавшегося на пути божественной воли, и не мог не задумываться о причинах происходившего, как делали все вокруг, начиная от последнего раба и кончая, как он теперь видел, хозяином города.
Их оазис всегда был тихим спокойным местом. Был. Маленькое, краткое слово, но как оно все меняло, сколько в нем было боли и безнадежности!
И, ведь, казалось бы, с тех пор, как все изменилось, прошло-то всего ничего, два года. Или три… Горожане до сих пор никак не могли поверить, что все изменилось, сжиться с этой мыслью, представляя происходившее как случайность или сон, который скоро закончится и все вернется на пути свои.
Рур сам так думал, видя лишь картинку в старой книге, сказку: жил был город, и был он светел и радостен. Но однажды, в полнолуние, прилетел дракон, который был жесток и свиреп. Он сжег своим огнем ниву и луг, оглушил всех вокруг громким ревом, пугая людей, заставляя их, повинуясь своему страху, сперва бежать, ища убежище, а затем, во власти ужаса, покинуть их, выйти на обоженную, почерневшую, не успевшую еще остыть землю и замереть, ожидая того мгновения, когда вестник небожителей донесет до них волю богов.
Сказка… Почему же она не осталась символами в рукописи, а ожила?
Когда стало известно, что дракон требует от них всего лишь отдавать каждый месяц по паре горожан – молодых людей, полных силы, красивых и умелых, в первый момент многие даже испытали облегчение. Казалось бы – вполне приемлемая плата за жизнь остальных. Тем более, что многие сами всю жизнь мечтали стать слугами небожителей. И вот чья-то мечта могла исполниться…
А для кого-то рушилась вся жизнь, настоящее и будущее…
Хранитель, услышав слова, соскользнувшие с губ гончара, остановился, точно наткнувшись на какую-то преграду, вставшую у него на пути, сник, словно растратив всю энергию. Как же ему было тяжело! Хозяин города был готов верить во все, что угодно, в то, что он или кто-то другой поступком ли, словом, мыслью или уже самим своим рождением, существованием на земле людей, прогневал великого бога. Но сознавать, что никто не виновен во всех вдруг свалившихся на них бедах, что все это – весь этот ужасный кошмар – следствие болезненного бреда…
– И, все же…
– Шед, – с укором произнес служитель, – давай не будем продолжать этот разговор!
Мы уже столько раз все обсуждали…
– Тем более, что сейчас прошло время слов. Ты это хотел сказать?
Руру показалось, что в голосе мага проскользнула усмешка, однако в ней было меньше веселья, чем в полных горечи слезах.
А затем Хранитель, повернулся к ремесленнику. Это заставило последнего, ощутив некоторое нервное беспокойство, собраться, насторожиться, понимая, что пришло время ему услышать то главное, ради чего его позвали.
Старик несколько мгновений молчал, глядя на ремесленника, чья душа трепетала, звенела натянутой струной. В его взгляде, обращенном на гончара, была боль – его собственная боль,- и жалось – сочувствие не к стоявшему перед ним, а к самому себе, когда хозяин города был достаточно стар, чтобы понимать, что его доля в этой истории куда более незавидная, чем несчастнейшего из его сограждан, ощущая всеми фибрами души всю свою беспомощность, неспособность защитить других, помочь им. А разве не этого ждали от него, Хранителя, люди?
– Рур…
Гончар вскинул голову, сжав еще крепче и без того превратившиеся в тонкие бледно-синие нити губы.
– Как ты думаешь, зачем я тебя позвал?
Услышав это, Рур растерялся.Он ожидал приказа, даже вернее – приговора, но никак не вопроса.
– Ну… – он не сразу нашелся, что ответить, однако видя, что Хранитель молчит, ожидая его слов, вынужден был, лихорадочно обдумывая все услышанное в зале храма, заговорить. – Чтобы дать поручение.
– Какое же?-спросил старик.
– Узнать, почему боги послали к нам дракона. Если мы в чем-то виноваты в Их глазах, мы должны знать, в чем наша вина, чтобы исправиться…
– Подожди, – остановил его служитель, бросив быстрый взгляд на хозяина города, – подожди, – повторил он. – Ты и сам не представляешь, как многое может зависеть от сказанных тобой слов…
– Гешт, – Шед качнул головой, – мы не должны помогать ему делать выбор. Это не правильно.
– Я и не иду против истинности, – теперь была его очередь перебивать старого друга, настаивая на своем, – но прежде чем идти в будущее он должен знать прошлое. Чем больше он будет видеть из того, что позади, тем на больше шагов вперед откроется ему дорога. Рур, – он вновь повернулся к гончару, – ты, конечно же, знаешь о драконе, о той плате, которую он требует от нас каждое полнолуние?
– Двух горожан.
– Да, мастер, – продолжал служитель, – каждый раз мы отдаем по одной из самых красивых дочерей, матерей или жен и одному из самых сильных воинов или искусных мастеров, в настоящем, прошлом или будущем. Нам не оставлено даже право выбирать, когда и в этом все обязаны подчиняться воле бога – бога судьбы – бросая в начале месяца, в новолуние жребий.
– И ты знаешь, – вновь заговорил Шед, – что жребий пал на Агдора.
– Он наделен силой… – втянув голову в плечи, словно встретившись взглядом со своим страхом, пробормотал Рур.