Слезы пустыни
Шрифт:
Если бы она похвалила меня, отметила, как хорошо я потрудилась, я бы с радостью прибрала и другую половину. Если бы только она попросила меня, а не приказала. Именно несправедливость и измывательство я сочла совершенно неприемлемыми. Я сглотнула, почувствовав страх, растущий во мне из-за того, что я собиралась сделать. Но я знала, что должна сделать это. Должна постоять за себя.
— Нет, — пробормотала я, уставившись в пол. — Не буду.
Мисс Урса воззрилась на меня:
— Что ты сказала? Что?! Надеюсь, я ослышалась!
Я вызывающе опустила метлу.
— Не буду.
— Ты не… — не веря
— Не буду. Это нечестно.
— Нечестно! Нечестно! — Лицо мисс Урсы налилось краской от гнева. — Тут я решаю, что честно, а что нет! Так что давай начинай подметать — сейчас же! Сейчас же! Сейчас же!
Мгновение длилась страшная пауза. И на мгновение я почувствовала, что моя решимость дрогнула, но затем меня пронзила мысль. Отец назвал меня Ратиби в честь чернокожей африканской женщины, которая противостояла тем, другим расам, — и я должна сделать то же самое. Что бы ни случилось со мной, я должна противостоять. Я была уверена, что отец встанет на мою сторону, даже если меня навсегда исключат из школы.
— Нет, — повторила я как никогда упрямо. — Не буду.
Я вздрогнула, когда мисс Урса сделала два быстрых шага через комнату и схватила меня за шею.
— Это твой последний шанс, — прошипела она мне в лицо. — Я приказываю тебе убрать эту комнату. Приказываю тебе. Если ты не сделаешь это, я…
— Я же сказала, что не буду, — закричала я. — Это нечестно.
— Я приказываю тебе слушаться! — гремела она. — Немедленно выполняй приказание. ВЫПОЛНЯЙ! Начинай уборку!
Она грубо толкнула меня к задней части класса, и я неловко налетела на стол, но тут же выпрямилась и развернулась к мисс Урсе лицом.
Все мы уже знали, что мать Саиры преподает в нашей школе; Саира это скрывала, но слух просочился. Мысль о том, что я должна выполнить уборку за избалованную учительскую дочку, была для меня невыносима. Вот чего я совсем не переваривала, так это чтобы ко мне относились как к чьей-нибудь рабыне.
Я покачала головой:
— Нет! Ни за что! Я свою половину убрала и не буду делать грязную работу за Саиру…
Вскрикнув от ярости, мисс Урса набросилась на меня; одной рукой вцепилась мне в волосы, чтобы я не смогла вырваться, а другой схватила метлу и принялась колотить меня по голым ногам. Каждый удар был пыткой, но я не плакала и не показывала, как мне больно. Я не собиралась доставлять мучительнице удовольствия. Наконец, она снова толкнула меня, и я ударилась бедром о край парты.
Меня пронзила боль, и вместе с ней поднялась волна пламенной ярости. Ну уж нет, с меня хватит! Если она снова бросится на меня, я буду драться, кусаться и царапаться, как дикий зверь, и я знала, что одолею ее. Крепкий деревенский ребенок, драться я умела. И в глубине души походила на Омера — бесстрашная как лев. Мисс Урса же, напротив, своей свирепой внешностью маскировала трусость.
Я отскочила и загородила ей путь партой. Теперь она не могла до меня дотянуться. Несколько секунд мы ходили кругами. Я сверлила ее гневным непокорным взглядом — я больше не боялась ее и знала, что она это видит. На лице мисс Урсы читались удивление и страх. Удивление, потому что маленькая деревенская девочка вдруг отказалась повиноваться. И страх, потому что я была чернокожей африканкой, а она, как и многие арабы в моей стране, считала себя одной из хозяев, данных мне свыше.
— Твой последний шанс, — прошипела мисс Урса. — Я приказываю тебе начать уборку. Последний шанс — ты слышишь меня? Или я сообщу директрисе.
— Ну и сообщайте, — ответила я. — Сообщайте. Я вас не боюсь, и ее не боюсь, и вообще никого. Я только Бога моего боюсь.
Мисс Урса развернулась и исчезла. Секунду я смотрела ей вслед. Волна облегчения накрыла меня. А потом страх и беспокойство вернулись с удвоенной силой. Господи, что же я натворила?! И что они теперь со мной сделают?
Долго ждать мне не пришлось.
Когда линейка закончилась, меня отправили в кабинет директрисы. Она сидела за столом, сверля меня холодными темными глазами. Я стояла перед ней, стараясь не выказывать страха. Твердым, ровным голосом она передала мне слова мисс Урсы. Правда ли это? Правда ли, что я отказалась делать уборку? Правда ли, что я открыто не повиновалась учительнице, оскорбив ее в школьных стенах? Если это так, то я грубая, невоспитанная девчонка и меня надлежит очень строго наказать.
Я начала излагать историю со своей точки зрения, приказав себе не терять самообладания. Они могут избить меня до полусмерти, но лучше так, чем позволить мисс Урсе или кому-либо из них тиранить меня.
Я призналась, что не послушалась мисс Урсу, но только потому, что она была ко мне несправедлива. Я убрала свою половину классной комнаты. А если Саира не выполнила свою часть работы, наказывать меня за ее оплошность нечестно. Я вообще не собираюсь терпеть несправедливости от кого бы то ни было. Я буду отвечать только перед Богом.
— Надо же, никогда не слышала такой наглости! — напустилась на меня директриса. — Никогда! Перед Богом можешь отвечать за этими стенами, но не в моей школе. Здесь ты будешь отвечать передо мной. А теперь ступай! Убирайся прочь, чтобы глаза мои тебя не видели! Мне нужно подумать, что с тобой делать…
Я вернулась в класс, гадая о возможных последствиях и почти жалея, что директриса не избила меня на месте — тогда со всем этим было бы покончено. Сейчас же угроза наказания нависала надо мной, как смертный приговор. Однако, несмотря на мои тревоги, в тот день со мной больше ничего плохого не случилось. По дороге домой я размышляла, чем обернулась идея отца дать мне образование.
Он убеждал меня, что отъезд в большую школу станет чудесным, сказочным приключением. Я верила каждому его слову. Но знал ли он, что меня ждет? Как знать, не лучше ли было мне остаться в деревне и ходить в местную школу? По крайней мере, там я была бы с моей семьей, с моим народом, и никто не обижал бы меня. Тоска по семье отдавалась болью в сердце. И я скучала по дружеской толкотне, по шуму и легкой, незамысловатой деревенской вольнице.
Дядя сообщал о моих школьных успехах отцу, который, однако, ничего не знал о неприятностях, поскольку единственным человеком, с которым я их обсуждала, была Мона. Она посоветовала мне не создавать себе проблем, а делать то, что говорят учителя. Но по какой-то причине я просто не могла заставить себя пойти на это. Если мне предстояло оставаться в этой школе, я должна была бороться за то, что считала правильным. Я просто хотела, чтобы ко мне относились справедливо и как к равной.