Слёзы Рублёвки
Шрифт:
Интересно разве что оценить это с точки зрения бизнеса. Как организуется кажущийся людской хаос — и происходит вполне математизированное движение 'пользователей' от 'опции' к 'опции'. Кстати, как уже успела рассказать Наталья, финансовый доход Квартала за одну ночь составляет в среднем 500 тысяч долларов — считая только эротические услуги. Немалые деньги, чтобы за них побороться…
Причём набор элементов не столь велик, как кажется. В конце концов, все возможные комбинации складываются лишь из 'наркотики — выпивка — девочки — мальчики'. В режимах 'демонстрация' или 'участие'.
И в этом смысле неодетая девушка, расположившаяся в створе окна, как окорок на витрине, не более аморальна, чем машина, выставленная в автосалоне. Материализованная часть программных символов, через которую бизнес-идея конвертируется в деньги.
Вот как бы ему с сервизами что-нибудь подобное придумать?
Тьфу, чёрт, хорошенькие же мысли в голову лезут! Нашёл время! Наташка вон — вполне себе удовольствие получает. Не от девок, конечно, куклами раздетыми в окнах сидящих. И не от гимнасток голеньких на сцене — вряд ли она что нового тут откроет. А от общей атмосферы — полуфестивальной-полуопереточной. И похотливой.
Интересно, а Настя тогда всеми этими зрелищами вовсе не разогревалась. А наоборот — то ли искренне скучала, то ли изображала скуку. Но от неё веяло таким ощутимым холодком неприятия, даже отторжения, что они довольно быстро смотались отсюда на каналы и в старые кварталы.
А ведь не была Настька ханжой, ой, не была…
Вот, он снова подумал о ней. Почему-то вспоминается о ней всё чаще. И её глазами на разное смотрится. Хотя уж, казалось бы, тут-то она откуда всплыла, в этом Квартале, будь он неладен! Не её ведь это!
Зато он, Виктор, кажется, возвращается к ней. Правда, лишь в мыслях. Но всё чаще.
Глупо.
Всё равно уже ничего не изменить…
И он вдруг порывисто развернул к себе Наталью и жадно впился в её губы поцелуем…
* * *
Звонок раздался поздно вечером.
Я уже собирался спать, задержался немного в интернете, читая последние сообщения на одном из форумов. Как часто это происходит в рунете, вся дискуссия очень быстро свелась к склоке, к взаимному обвинению в некомпетентности, в любительщине и плохой учебе в вузе. Нет, американцы с европейцами в этом смысле более терпимы и более содержательны. Потому что спорят по понятиям. Без всякого уголовного слэнга — по понятиям. Определяются сперва в них, затем излагают свою мысль, затем ждут и лояльно встречают конструктивную критику.
У наших же всё наоборот. Сначала идет некий постинг с отображением основной идеи. А затем все начинают разбираться, что имелось в виду и насколько правомерно употребление тех или иных определений. К моменту, когда наступает пора дискутировать о выводах — о самом главном — оппоненты уже успевают переругаться, обозвать друг
В тот вечер я как раз успел отследить новый разговор на тему психологического приспособления людей к сгустившейся в последние годы в мире атмосфере террора, когда раздалась трель телефона.
— Добрый вечер, Антон Геннадьевич, не разбудил? — произнес солидный голос. — Это Виктор Серебряков, муж вашей пациентки, Анастасии Серебряковой.
Значит, Настя всё-таки убедила его обратиться ко мне. Представляю, чего это ей стоило!
— Здравствуйте, Виктор Николаевич, — ответил я осторожно. — Я не сплю. Впрочем, ради разговора с вами я бы с удовольствием проснулся.
На том конце эфира недолго помолчали. Это было хорошо: значит, я зацепил его внимание — он не сразу нашёлся, что ответить на фразу вежливую, но слишком предупредительную. До глупости предупредительную. А зачем он глупит? — в это время усиленно раздумывает собеседник.
— Мне Анастасия передала ваше приглашение встретиться, — очевидно, так и не найдясь с ответом, нейтральным тоном сказал Серебряков. — Я, правда, не очень понимаю, зачем. Умом никто из нас, слава богу, не тронулся, никто не умер, в психологической помощи лично я, скажем, не нуждаюсь…
Как обычно. Защитная реакция всегда такая: усиленно отстаивать 'здоровость' своего сознания. Хотя не без оснований говорят, что здорового сознания в строго медицинском смысле вообще не встречается. Слишком сложен человек. В его мозгу всегда присутствуют мысли, которые могут стать профессиональной пищей для психиатра. Но говорить это сейчас нет смысла.
— Есть вещи поважнее смерти, — ответил я.
Пауза.
— Например?
— Жизнь, — сказал я просто.
В трубке хмыкнули. После ещё одной паузы Серебряков сделал попытку контратаки:
— Это трюизм.
Я был готов к чему-то подобному. В конце концов, я действительно не открывал Америки. Но мне, как советовал радистке Кэт незабвенный Штирлиц, надо было заставить его 'сломаться на ребёнке'.
— Не более, чем любая жизнь, — ответил я. — Например, жизнь вашего ребёнка.
— При чём тут ребёнок? — недовольно буркнул Серебряков. — По ребёнку мы как-нибудь сами договоримся…
— Конечно, — согласился я. — Только оба варианта — убийственны. Ваш сын будет расти либо без матери… — я сделал паузу, — либо с чужим отцом.
Удар был нанесен метко. 'Чужой отец' — это очень болезненное понятие для мужчины. Если, конечно, на месте семьи ещё не пепелище. Засыпанное, как Карфаген, солью ненависти. Пусть нечто треснувшее, но всё же пока стоящее.
Серебряков молчал, явно перекатывая услышанное в мозгу. Если принимать то, что Анастасия о нём рассказывала, он до окончательного разрыва не дошёл. Просто не по его это характеру. Подумаешь, увлечение посторонней женщиной. Сперва мимолётное и необязательное. Затем переросшее в нечто большее. Но всё же не равноценное отношениям с женой…