Слёзы Рублёвки
Шрифт:
Скорее всего, он просто не занимался ещё этим вопросом всерьёз. Если бы не тот случайный звонок жены на московскую квартиру, он, возможно, ещё какое-то время плыл по воле обстоятельств…
Серебрякова просто случайно выбросило на берег в неуютной ситуации.
Кто ему эта посторонняя женщина? Любит ли он её? Или просто — вот так оказался во власти обстоятельств, а теперь собственный характер не позволяет ему отступить?
Это надо выяснить, Ибо отступить можно всегда. Не всегда нужно, это верно. Но стоит время от времени подержать в голове мысль о том, что в своё время Кутузов сдал
На войне иногда бывает так, что умереть на своём месте, но не отступить — и есть высшее требование стратегии. Но именно там куда чаще возникает противоположная ситуация: именно стратегическая необходимость отступить, дабы, потеряв что-то тактически, выиграть битву или войну в целом.
А уж в мирной, тем более семейной жизни именно уступка чаще всего и становится стратегической победой. Не для того или иного супруга, а для семьи же.
У моих нынешних подопечных дела были хоть и плохи, но до сожжения Москвы дело пока не дошло. Если продолжить ту же аналогию, не было ещё даже Бородинской битвы. 'Наполеон', хотя и нарушил границу, но не прощаемых разрушений ещё не нанёс. И если согласится на возврат домой и небольшую контрибуцию, то противоположная сторона готова будет его простить.
По крайней мере, уже готова, раз заставила Виктора обратиться к мне.
Теперь самое главное — убедить Серебрякова в необходимости отступления. Но так, чтобы не затронуть его гордости и чувства собственного достоинства. Сделать так, чтоб в душе он своё отступление принимал за наступление, за победу. Или, на худой конец, за отступление почётное, 'со знамёнами и оружием'.
И в этом могла помочь только мысль о Серебрякове-младшем. Который, едва начав жизнь, уже вмешался в расклад психологических векторов двух моих сложных клиентов.
— В общем, — сторожко снова начал Серебряков. — Анастасия тут передавала ваше приглашение подойти побеседовать. Я, правда, как уже сказал, не вижу в этом большого смысла. Но и её лишний раз расстраивать не хочу…
Ну вот, начало уже внушает надежду. Не хочет расстраивать — значит, жена всё ещё значит достаточно много.
То, что такой человек, как Серебряков, в такой ситуации, как у Серебрякова, уже идёт навстречу жене, — замечательный признак. Это показывает, что мосты не сожжены. Это означает, что ни она сама, ни её душевное здоровье, ни — прежде всего — её мнение о нём ему не безразличны. И значит, есть материал, из которого можно снова сшивать надорванную ткань семьи.
Поэтому я молчал. Вынуждая его ещё дальше заходить в глубину, где не будет уже спасительного берега с возможностью сказать: 'А, теперь уж всё равно! Отступать всё равно некуда!' Ибо как раз вот эта невозможность — или внушённая самому себе невозможность — отступить и является чаще всего именно спасительным берегом для таких вот мужчин, как Серебряков. Которые не умеют и не желают каяться за свои ошибки. А прячутся за формулу князя Святослава: 'Уже нам некамо ся дети, волею и неволею стати противу…' Мёртвые сраму не имут!
А ты нам не нужен мёртвый! Ты нам нужен живой и, по возможности, возвращённый в то состояние, в котором пребывал, когда
Впрочем, эти построения страдали одним недостатком. Они базировались всего лишь на информации и оценках Анастасии. А она может и заблуждаться. Как в силу пристрастности, так и просто потому, что сознание не желает смириться с потерей. И все явления интерпретирует так, чтобы подпитывать сохраняющуюся надежду.
Впрочем, это выяснится сейчас же — готов ли её муж хотя бы теоретически сохранить семью, или путь назад он предпочтёт отрезать.
Так что я молчал.
— …Словом, я готов подойти, выслушать, что вы предлагаете. Вот только… — Серебряков замялся. — Я бы не хотел сейчас увидеться с Настей. Знаете, эти разборки, упрёки… не хочу. Что сделано, то сделано, вопрос закрыт.
О, господи, снова! Но я молчал. Он должен сам все сказать до конца. Он-то не понимает, что этой просьбой насчет жены сам открывает ворота крепости!
— В общем… — снова это 'в общем', отражающее замешательство. — Давайте поговорим без неё, наедине, так сказать. А дальше уже я буду делать выводы.
Это он фактически прибегает к моей помощи. Ещё шажочек в нужном направлении!
— Конечно, — говорю я понимающе. — Вполне понятное желание на этом этапе. Собственно, — тут и мне надо ему немного уступить, — я сам хотел вам предложить такой вариант. Вы правы, сначала надо многое обсудить наедине. А дальше посмотрим…
* * *
Серебряков вошёл после короткого стука в дверь. Улыбнулся белозубо, но явно искусственно. Как некоему необходимому, но потенциально опасному партнёру по переговорам.
Я поднялся из-за стола, прошёл ему навстречу, протягивая руку.
Рукопожатие его было хорошим — в меру крепким, надёжным, сухим. Глаза, однако, выдавали неуверенность. Они лишь кратко задержались на моём лице, затем быстро обежали — просканировали, можно сказать, — помещение, остановившись на кресле для посетителей.
— А где же топчан? — спросил Виктор.
Я сделал вид, что не понимаю.
После американских фильмов все убеждены, что сеанс у психотерапевта должен непременно включать возлежание на кушетке. Подле которой сидит врач и с задумчивым видом что-то записывает в блокнотике, время от времени осведомляясь: 'И что вы при этом чувствуете?'
На самом деле всё и так, и не так. Особенно в нашей стране.
Кушетка, конечно, хороша. Но куда лучше — пара мягких кресел и журнальный столик между ними.
* * *
— Понимаете, Виктор, вы до сих пор рассматриваете женщину, как игрушку, — говорю я. — У вас внутри сидит убеждённость в её человеческой ненастоящести. Она для вас — некий предмет. Более или менее ценный, более или менее привычный, нужный, или ненужный, но предмет.
Возражений нет.
Я продолжаю:
— В нас, мужчинах, мощно бурлит инстинкт размножения. Он заставляет гормоны химически обрабатывать наш мозг так, чтобы тот воспринимал существо противоположного пола как нечто желанное. Грубо говоря, мы видим в женщине самку. И это — превалирует в нашем сознании и подсознании. Особенно, если женщина — красивая самка. И особенно, если она ведёт себя, как красивая самка.