Слипер и Дример
Шрифт:
с пальмовым маслом. Хрясь крышку, а там вместо килек, нате пожалуйста, Коридор По Связям С
Общественностью в аварийном красном освещении! И голос из банки: «Расконсервация началась!
Отвалите от края платформы!» И только мяу. И котик уже вместе со своими кильками заброшен
через пару сотен парсеков куда-нибудь в угрюмые казахские пески. Жуть! Куда смотрит Фонд
Охраны Прррироды?
— Ну, не так уж всё и мрачно, — улыбнулся Шкындырович и указал влево на железную
ржавую дверь: — Нам туда.
27
6
Дверка
приличный подвал. И наши тоже не дураки были, сразу поняли, шо, мол, подвал и есть.
Натужненько скрипанув, словно настраиваемая виолончель перед концертом в филармонии, дверь
отворилась. Как и предугадано было бы с отсутствием погрешностей, лестница за ней вела куда?
— верно, вниз. Туда весь разведотряд и направился, аккуратно ступая по обветшалым ступенькам,
сваренным ацетилсалициловой сваркой из нескольких кусков арматуры. Внизу был подвалище.
Ура, мы с вами, дорогие читатели, оказались правы!
— Подвалы — это хорошо! — авторитетно мявкнула Терюська, вламываясь головой в
кухонную дверь.
— Можно подумать, ты много по подвалам исходила! — хмыкнул я.
— Все Терюськи на свете знают, что подвал — это и защита, и тепло, и еда, — Терюська
запрыгнула на стул рядом.
— А я вот по подвалам полазил от души в детстве! — неожиданно для самого себя
разоткровенничался я.
— И чего?
— Да много всего!
— Пил, курил? — презрительно фыркнула она.
— Нет, блин, марками обменивался! Да астрономию учил!
— Вот, теперь всем понятно, что кроме еды, тепла и защиты, в подвале можно встретить
ещё и филателистов и ученых! — Терюська спрыгнула и направилась в ванную. — Слухай, открой
мне воду, я погляжу, как она утекает в глубокие непролазные подвалы. Нравится мне енто дело
— воду провожать.
Это таки был самый подвальный из всех подвалов подвал. Андеграунд во всей красе. Милый
сердцу любого диггера дом. Землянка дружбы алкашей и наркоманов в густом городском
Если б археологи были умнее, они, конечно, искали бы следы прошлых цивилизаций по подвалам.
Именно там зарывают свои сокровища и послания далёким потомкам все достойные своего
поколения люди, будучи ещё в подростковом возрасте. Сколько предупреждений и мудрых
наставлений, сколько искренних слов, завёрнутых в конфетные фантики и захороненных в песке
под цветными стёклышками лежит там, среди теплоцентралей. А между тем, ни в раз не
поумневшие историки, в напрасной надежде поправляя съезжающие на нос очки, роются в
черепках горшков, в остатках кастрюль, среди древних ложек и вилок, пытаясь разгадать
психологию наших предков. А что можно раскопать на кухне среди горшков и кастрюль? Какую
психологию? Какие мечты? Разве что кошачью мечту о банке рыбных консервов.
— Что видим? — тихо спросил Дример.
27
7
— Песок, — ответил Слипер.
— Трубы, — испуганно отозвался Загрибука.
— Мусоррр, — оптимистично отметился Башкирский Кот.
Шкындырович добыл из кармана пиджмака приборчик, который мусолил в руках, то доставая
его, то убаюкивая обратно в хлопчатобумажные глубины. Взглянув на экранчик, Дух спокойно и
деловито доложил:
— Он здесь. — И улыбающийся Кого аргументировано приложился к своей шляпе.
— Кто? — подскочил Загрибука.
— Трынтразябр! — гугукнул на него сзади Башкирский Кот. — Вы, уважаемый, присутствуете
на научном экспириенсе! Так шо без эпилептических подёррргиваний! Соберитесь.
— Гут, — коротко буркнул Загрибука и принял мужественный вид. В шапке с помпоном это
было трудновато, прямо скажем.
— Хвост искомого находится супротив нас! — важно отрапортовал Шкындырбыр
Шкындырбаевич. — Виляет беспардонно, если можно так выразиться.
— Хвост или есть, или его нет! — отрубил, как отрезал, Башкирский Кот, крутанув хвостом для
убедительности. — Давайте же его поймаем!
— Мора, помнишь, как мы это делали у тебя на фазенде? — Шкындырович обернулся на Мору.
— Помню.
— Тады давай! — Дух протянул ладонь с приборчиком, сам защемил себе второй рукой нос и
надул щёки.
— Это зачем он? — изумился Дример.
— Давление! — кивнул Мора, мол, всё в порядке. — Долго объяснять. Смотрите.
Он нажал какую-то пимпочку сбоку. Крышечка прибора откинулась. Оттуда вылезла на тонкой
ножке какая-то усястая масипусечка и тихонько пискнула. А потом писк стремительно стал
нарастать и становиться всё громче.
— Ой, мамочки, а может, не надо? — попятился Загрибука, но было поздно. Писк дошёл до
крайней верхней точки и как будто растёкся вдруг по всему помещению, теряя силу. И в тот же