Слишком большое сходство (сборник)
Шрифт:
– Нет, – сказал Костя, – я не так уж и слаб. Ведь самолюбие Анатолия ты не испытываешь? Почему? Заранее приняла, что он имеет на него право. Воздушных шариков на нем навешано не меньше, но ты себя ведешь как гаишник – останавливаешь все движение, чтоб, не дай бог, никто его не зацепил. Все ясно, он начальник управления, у него в подчинении сотни таких, как я, а если он над нами, значит, и выше нас, и лучше...
– А разве это не так? Разве это не так, Костя?
– Нет. Как шофер я даже лучше, чем этот любитель самолетов как начальник стройуправления. Поладить с ним несложно –
– Думаешь, покатились? – растерянно переспросила Таня. – Костя, ты знаешь его жену? Что она такое?
– Он от нее не уйдет.
– Красивая?
– Не сказал бы... Тебе в подметки не годится.
– Умная? Умнее меня?
– И здесь можешь быть спокойна. Она не дура, нет. Но она... курица. У нее все решено раз и навсегда. Все знает, все понимает. Но лучше всего знает, что сколько стоит, на что меняется, какова доплата... Тем и живет. Успокоилась. И напрасно.
– Почему?
– Она не знает Анатолия. С ним нельзя успокаиваться. Но от нее он не уйдет.
– В чем же дело? Детей у них нет... А, Костя?
– Дело в должности. Это для него главное. Развод повредит ему, сделает уязвимым, уменьшит зарплату. Кроме того, он может лишиться этой вот машины... И тогда не сможет... Не сможет дружить с такими девушками, как ты, поступать, как ему хочется, ездить на самолеты смотреть. Он думает, делает, говорит только то, что от него требуется, что от него ждут, за что ему платят деньги.
– Невысокого же ты мнения о своем начальстве.
– Шоферам позволено. Если это не отражается на их работе.
– Непонятно вот только, почему ты всего-навсего шофер?
– А кем бы ты хотела меня видеть?
– Занимай кабинет Анатолия.
– И тогда ты посмотришь на меня ласковее?
– Да, Костя. Тогда я стану совсем ласковая. А ты перестанешь думать о воздушных шариках.
– И что происходит с людьми! – Костя ударил кулаком по столбу. – При хорошей должности уже не имеет значения, дурак ли этот человек, сволочь ли он, вор! Он попросту обязан воровать, обязан блудить, подличать, может быть, никто не заподозрил бы его в слабости, лишь бы доказать, что его не собираются снимать, что его положение прочно и незыблемо!
– Ты говоришь об Анатолии?
– Думаешь, сверхурочные за эти вот поездки он платит из своего кармана? И за бензин тоже? А машина поломается, он что же, за свои деньги будет ее ремонтировать? А коньяк он пьет за свои? За свои коньяк никто не пьет. И делают его не для тех, кто пьет за свои.
– Костя, – Таня положила ему руку на плечо, – не надо считать чужие деньги, ладно? Мне почему-то не нравится это занятие. Если уж мы начнем... нам ни на что другое не останется времени. В мире столько денег и столько людей, которые владеют ими без достаточных оснований... Которые тратят их пошло, бездарно, оскорбительно для окружающих... Не будем, ладно? Вот смотри – рядом с тобой стоит красивая женщина... Неужели она не стоит твоего внимания? – Таня стояла, прислонившись к столбу, сложив руки на груди. Поза вроде и вызывающая, но была в ней какая-то беззащитность. Костя отвел ее волосы в сторону, заглянул в глаза.
– Спокойно, Костя, – сказала Таня, поняв его состояние. – Только без рук! Только без рук! Все в порядке.
– Не вижу никакого порядка.
– Наведи! – Она передернула плечами.
– Давай бросим его к черту! Пусть смотрит на самолеты!
– Нет, Костя, ничего не получится. Он выгонит с работы тебя, перестанет звонить мне, и мы с тобой не сможем видеться даже в таких вот ворованных условиях. Это он нас познакомил, благодаря ему мы встречаемся, ты ведь никогда не заезжал за мной по собственному желанию, ты заезжал, лишь когда он посылал тебя. Может быть, эти задания ты выполнял охотнее других, но это были его задания.
– Я плохо поступал?
– Почему же! Ты очень исполнительный водитель. Он тебя ценит, доверяет даже такие вот деликатные дела. И мне ты тоже нравишься. Как водитель.
– Спасибо. Рад стараться.
– Слушай, ты усвоил какие-то лакейские замашки, тебе не кажется? Делаешь свое дело, но с обидой, причем даешь понять, что обиду не забудешь. Не надо, Костя. Это тоже от слабости. Возьми себя в руки.
– Я вижу, тебе приятно думать, что я слаб.
– Опять не то! – воскликнула Таня с досадой. – Я хочу видеть тебя сильным! Это ты можешь понять?! И не торопись мне что-то отвечать, а то опять начнешь обижаться! Если ревнуешь, то хоть ревнуй по-человечески!
– Это как?
– Поступками! Все на свете нужно выражать поступками! Любовь! Ненависть! Месть! Слова мешают, Костя! Все в них теряется, разжижается, исчезает. Слова уходят, а поступки остаются. Надо реже говорить и чаще поступать.
– Это тебе Анатолий сказал?
– Да. Он. И я с ним согласилась.
– Сразу согласилась?
– Сразу. Я тоже так думала, но не могла выразить вслух. Могу сказать больше: он частенько говорит такое, с чем не хочется спорить.
– И ты не споришь?
– И ты, Костя, тоже. Разве нет?
Динамики, спрятанные где-то в мокрой листве деревьев, неожиданно громко, на всю безлюдную площадь сообщили, что самолет приземлится через полчаса.
– Слушай, Костя, давай прокатимся, а?
– Не возражаю.
Он сел в машину, подождал, пока сядет Таня, включил мотор, развернулся и нырнул в коридор из темных деревьев. Угадав поворот, Костя, почти не снижая скорости, свернул в сторону от города. Шоссе влажно блестело в свете фар, капли на ветровом стекле ползли в стороны, встречный поток воздуха сдвигал их к дверцам. Таня сидела неподвижно, откинувшись назад и скрестив руки на груди.
– Люблю ночную дорогу.
– А скорость?
– И скорость люблю. И встречные огни... И ветер в лицо. Я опущу стекло, ладно?
– Промокнешь.
– А! Плевать. Я не слишком грубо выразилась?
– В самый раз.
– Надо же... Что ни сделаю – все для тебя в самый раз!
– Что делать... Что делать... Я не вижу в тебе недостатков.
– Ни одного?
– Когда ты со мной – ни одного. Но ты просто обрастаешь недостатками с головы до ног, когда в машине появляется Анатолий.