Слишком большое сходство (сборник)
Шрифт:
– Все в порядке, старик. Все просто прекрасно. Я от тебя такого не ожидал. Ты проявил настоящее мастерство. Такому не научишься. Это от Бога. Задержался я тут у тебя, но, чувствую, не зря.
– Сядь, – сказал Зайцев. – Я ни фига не понял, признаю.
– Тебя интересуют дальнейшие действия? Сегодня вечером, в конце рабочего дня, вызываешь Цыкина на допрос.
– Опять Цыкина?
– Именно. Минут на пятнадцать. Главное – ни единого вопроса. И снова в камеру. Наутро вызываешь опять. И в его присутствии знакомишься с утренней почтой. Могу доставить тебе приложение с брачными объявлениями – проведешь время с большой пользой.
– А Яхлаков?
– Его не тревожь. А с Цыкиным проведи выезд на место преступления. По всей форме – с фотографом, понятыми, протоколом. Так, чтобы на весь день. Если мама передачу принесет – не перечь. Если будет передача для Яхлакова – попридержи, не торопись вручать. И подумай о пиве.
– Для Цыкина? – поперхнулся Зайцев от гнева.
– Для меня.
– Пива нет. Кончилось пиво в стране. Но есть водка. Полбутылки.
– Водка? – Ксенофонтов задумался. – Сойдет. Но смотри без меня не выпей. А насчет пива ты прав, даже на свадьбах не удается попробовать. А помнишь, Зайцев, сколько было всего? По двадцать названий водок и настоек, десятки названий красных, белых, розовых вин, и сухих, и крепленых! А ликеры, наливки, коньяки... Все свелось к водке.
– Да, это грустно, – сдержанно произнес Зайцев.
– Но, с другой стороны, старик, все так и должно быть. Все в нашей жизни рано или поздно сводится к чему-то одному... Все потрясающе красивые девушки, шаловливые и улыбчивые, ласковые и трепетные, в конце концов сводятся к суховатой, не очень красивой жене. А наши друзья! И они, Зайцев, рано или поздно сводятся к одному человеку, которого не назовешь ни щедрым, ни самоотверженным, ни...
– Это к кому же свелись твои друзья? – настороженно спросил следователь.
– К тебе, старик, – безутешно ответил Ксенофонтов. – К тебе... – И, не добавив больше ни слова, поплелся в редакцию писать объявления, искать слова, на которые не смогла бы не откликнуться одинокая человеческая душа.
Да, не очень почетные обязанности хороши хотя бы тем, что позволяют пренебрегать ими, и Ксенофонтов прекрасно это понимал. На следующий день он с утра занялся своим туалетом – выгладил рубашку, навел стрелку на брюках, вычистил туфли. И преспокойно отправился на свадьбу, которую сам и устроил, поместив объявление в газете. Невесте он вручил роскошные розы, жениху крепко пожал руку, произнес речь, потом станцевал с невестой, выпил с женихом, к тому времени у него появились друзья, которые прониклись к Ксенофонтову любовью и пожелали чокнуться с ним и выпить за его святое дело. В конце концов наступил все-таки момент, когда Ксенофонтов перестал считать выпитые рюмки, сочтя это безнравственным в такой обстановке, и полностью отдался свадьбе, наслаждаясь полнейшим пренебрежением к завтрашнему дню, последующей жизни, собственному здоровью – все это потеряло значение перед радостным общением, царившим во дворе небольшого частного домика.
Домой Ксенофонтова доставили в свадебной машине, украшенной разноцветными лентами и куклой на радиаторе. Сама невеста помогла втащить его в лифт, уложить в кровать, она же сняла с него туфли, ослабила галстук, жених расстегнул брючный ремень, а Ксенофонтов расцеловал обоих, чем навсегда скрепил их союз. Впрочем, сам он этого не помнил.
Утро было тяжелым. От невероятной головной боли Ксенофонтов начал стонать еще во сне, а едва придя в сознание, проклял себя за невоздержанность. Несколько раз звонил телефон, звонил подолгу, настойчиво, но Ксенофонтов не нашел в себе сил поднять трубку. Только к вечеру он смог пробраться в ванную, где неподвижно и обреченно простоял почти час, смывая алкогольное похмелье, смывая беспомощность и угнетенность. Он окатывал себя ледяными струями, потом включал горячую воду, опять холодную, и постепенно жизнь просачивалась в его длинное нескладное тело. Наконец он выбрался из ванной, завернулся в простыню, прошел на кухню, заварил крепкий чай и расположился в продавленном кресле.
У Ксенофонтова был большой недостаток в организме – он не мог похмеляться. Рюмка водки наутро повергала его в такие страдания, что он раз и навсегда запретил себе прикасаться к ней и после самых тяжелых загулов, и после невинной пьянки. Только после еще одной ночи он мог считать себя если не выздоровевшим, то хотя бы выздоравливающим. А до того в теле что-то ныло, постанывало, попискивало.
Едва зазвонил телефон, он поднял трубку и преувеличенно бодрым голосом произнес:
– Слушаю! Ксенофонтов на проводе!
– А мы тут с ног сбились – где наша сваха... А она, оказывается, на проводе, – это был редактор. – Как понимать, Ксенофонтов? Два дня тебя нет на работе!
– Были очень важные встречи с брачующейся общественностью. Пришлось выступить с речью. Десятки женихов и невест готовы дать объявления в нашей газете. Можно считать, что рост народонаселения до конца века обеспечен.
– Ох, Ксенофонтов, – вздохнул редактор и положил трубку.
Тут же снова раздался звонок. «Зайцев», – подумал Ксенофонтов и не ошибся.
– Оклемался?
– Слегка. А как ты догадался?
– Следователь потому что. Все участники вчерашней свадьбы уже дали показания. Невеста призналась, что сама снимала с тебя туфли...
– Что туфли, старик... я бы ей и все остальное доверил. Но силы оставили меня в самый ответственный момент.
– Тебе пиво помогает?
– Мне все, старик, помогает. Особенно дружеское участие.
– Я тебе сейчас устрою участие... Ты знал, чем может кончиться тот идиотский допрос с конфетами? Знал?
– Догадывался.
– И чем же, по-твоему, он мог закончиться?
– Хорошим мордобоем.
– Поздравляю. Ты своего добился.
– Уже? – слабо удивился Ксенофонтов. – Надо же... Мне казалось, что мордобой начнется завтра. А он уже... Ишь, какие страсти.
– Сейчас приду. – Зайцев повесил трубку. А войдя в квартиру через пятнадцать минут, молча, не глядя на Ксенофонтова, открыл портфель, вынул две бутылки пива, принес с кухни стаканы, сел в кресло.
– Выпей, – сказал Зайцев. – Авось отпустит.
– Рассказывай, – Ксенофонтов осторожно пригубил стакан, опустив усы в пену, сделал маленький глоток, прислушался к себе. Убедившись, что глоток прошел удачно, глубоко вздохнул, откинулся на спинку.
– Вчера, как мы и договаривались, я пригласил Цыкина на допрос. Пока возился с бумагами, он читал газеты. Потом позвонил жене, взял у меня пачку сигарет и отбыл в камеру. Во второй половине дня я провел выезд на место преступления. Естественно, он не узнал ни парка, ни кустарника, где убил девушку, ничего не узнал. Но с удовольствием съел шашлык – у кооператоров пообедали. Попросил добавку, но я отказал.