Слишком много колдунов
Шрифт:
— Документы пропали, — сказал Питер утвердительно и спокойно.
Жак кивнул.
Некоторое время царила тишина.
— Всё равно спасибо тебе, — сказал Питер.
Финансист с мрачным удивлением посмотрел на него и вздохнул.
— Надо было и правда отнести их нотариусу.
— Вы про что? — медленно проговорил Аслан.
— Сначала Дебатц хотел отобрать дом у Питера с помощью Геркулеса и полиции, — объяснил Жак неохотно. — Затем, когда я навешал ему лапши с три короба, он решил, что на дом положила глаз наша Торговая гильдия. А это уже серьёзнее.
— А! — сказал Аслан.
— Да, серьёзнее, — досадливо ответил куратор королевской службы поставок. — И тогда он решил устранить всех, и захватить документы. Наполовину ему это удалось, как видим… Если бы меня убили, то вас посадили бы в тюрьму, где у него всё схвачено. На разбирательстве в комиссии преимущество у того, у кого на руках документы. Ну а выбить нужную подпись из Питера в тюрьме — это не проблема.
Некоторое время царила тишина. Питер и Аслан смотрели на свободного финансиста и молчали.
— Хоро-ошенькие у вас методы приватизации активов, скажу я тебе, — проговорил эвакуатор наконец. — Прямо лихо. Очень лихо.
— Мы так не делаем, — сумрачно ответил Жак, но в глаза друзьям он не смотрел. — Это они.
— И что, это всё из-за одного моего дома? — спросил Питер, оглядывая комнату.
— Не совсем, — сказал Жак. — Дом этот, Пит, извини, никакой ценности не представляет. Но земля, на которой он стоит, практически золотая.
— Точно, — сказал Аслан. — Это же последний жилой дом на этой улице. Больше нет, сплошные ювелирные лавки.
— Этажей мало, чердак нежилой, — добавил Жак. — Неслыханное расточительство. Пит, что…
— Чердак, — выдохнул Питер и рванулся из комнаты.
6
В городе Лютеции, носившем когда-то имя Париж, была поздняя ночь или очень раннее утро. В доме семнадцать на Рю де ла Пэ, за кое-как прилаженной к косяку дверью, в покорёженных креслах сидели трое друзей; рядом валялось несколько оплетённых бутылей. Обычно они не бросали их под ноги, но вокруг царил бардак, а давно ведь замечено, что именно разгром и беспорядок сильнее всего способствуют падению требовательности к себе.
— Маленькая девушка, совсем крохотная, — говорил Питер. Его глаза одновременно и косили, и не косили; кажется, он уже был основательно набравшись.
— Ты опять, — сказал Аслан. Они с Жаком обменялись взглядами, полными комического отчаяния. — Жак, он опять.
— Мда, — сказал финансист. — Признаю, идея насчёт опустошить запасы напоследок, похоже, оказалась не самой удачной.
— А я сразу предупреждал, — с достоинством сказал мусульманин. — Заливать неприятности вином, пусть даже очень хорошим…
— Если она позволит взять себя в руки, то как раз поместится на ладони, — говорил Питер тем временем.
— С булавку, — произнёс Жак задумчиво. — Нет, с иголку.
— Да, с иголку, — подхватил Аслан. — Золотошвейную.
— Золл..шшшшв? — спросил Питер. Выражения тяжёлой утраты и живого любопытства сменялись на его лице быстро, словно в детской игрушке «калейдоскоп».
— Хозяйство у тебя с иголку швейную, размером, — любезно пояснил Аслан.
— Но мы никому не скажем, — сказал Жак. — Нам это неинтересно.
— Мы напишем, — сказал Аслан. — В «Монитёр». Им интересно.
— «Тайные дефекты молодого учёного становятся навязчивым кошмаром», — произнёс Жак газетным голосом.
— «…кошмаром для его друзей», — добавил Аслан.
— «…для его умных, симпатичных, перспективных и холостых друзей», — сказал Жак.
— Адрес и мой л-литографический портрет, — Аслан очертил пальцами рамку в воздухе, оттопырил губу, прищурился, оценивая воображаемую передовицу. — Надо, кстати, заказать. Пока мундир не отобрали.
— С-скоты. Мол-люски. Нас-секомые, — выговорил Питер.
— Помедленнее, помедленнее, мы записываем, — сказал Жак.
— Питер, ну ты действительно уже как бы немножко осточертел со своими человечками, — Аслан смотрел на друга. — Мы же обсудили. Это был мысленный эксперимент. Имбецилы. Воображение. Помнишь?
— Человечки размером с ладонь, — задумчиво произнёс Жак. — С правую. Это наводит.
— Не с ладонь, кретины. Помещается она на ладони, глупцы. Если, конечно, она позволит таким, как вы, взять себя в руки.
— Упаси боже. Конечно же, не позволит, — сказал Жак. — Я бы не позволил. Тем более таким, как мы.
— Мы недостойны, — подтвердил Аслан. — Увы, но факт.
— Так вы пойдёте со мной? — спросил Питер требовательно. — Пойдёте или нет, я вас спрашиваю. А?
Аслан коротко вздохнул.
— Прямо сейчас я не могу, — сказал он. — Не могу бросить. Все бросают, а я не могу.
— Я тоже не могу, — сказал Жак. — Его пахучество барон Дебатц. Я его слишком люблю, чтобы делать такие подарки.
— Трусы, — сказал Питер. Двое его друзей молча глядели на него. Питер смутился, затем торопливо проговорил, с пьяной тщательностью выговаривая слова:
— Я просто думаю, что зимой туда не попадешь. И будет уже поздно. И не смогу ничего никому доказать.
— Настоящим математикам для доказательства достаточно карандаша и бумаги, — сказал Аслан. — Мне, например, было достаточно.
— Когда это ты был математиком? — удивился Жак.
Аслан не стал ему отвечать.
— Я археософ, но теперь скорее физик, — сказал Питер. — Физик и много ещё кто.