Слишком много колдунов

Цыбиков Ч.

— Физик, но теоретик, — сказал Жак, — то есть недалеко, в общем-то, ушёл от математики.

— Всевышний простит ему эту досадную слабость, — сказал Аслан.

— И философ, — продолжил Питер. — И механик. И штурман.

— И немножечко шью, — задумчиво добавил Жак.

— То есть вы не идёте? — спросил Питер после паузы. Брови его были нахмурены, и сидел он, весь слегка набычившись. Картину решимости и воли, которую являла его фигура, портило лишь то, что он заметно покачивался из стороны в сторону.

— Я не иду, — ответил Жак и поглядел

на Аслана.

— Я не иду, конечно, — сказал Аслан. — Куда?

— Мы не идем, — сказал Жак, качая головой. Он смотрел на Питера почти с сочувствием.

— Пит, ты тоже никуда не идешь, — заключил Аслан. — Где эта твоя Микропутия? На запад, через океан? А может, на восток, через леса и болота? Как ты можешь знать?

— А давай ему ноги сломаем, — предложил Жак. — Обе. В семи местах. А всем скажем, что он грязно приставал к Нони. Народ поймёт.

— Точно, — сказал Аслан. — Это будет акт дружеской верности, замаскированный под приступ дружеской ревности. Что он говорит?

Питер низко склонился над столом, почти касаясь его поверхности лбом, и глухо говорил:

— Нельзя было ей лететь. Оба погибнут.

— Раздвоение личности, — заметил Аслан. — Или беременность.

— Почему она улетела так рано, — горько выговаривал Питер столешнице. — Почему. Надо же было испытать. Надо же было раздобыть карты… Проклятый Дебатц.

— Полностью поддерживаю, но больше не наливать, — сказал Жак. — И вообще поздно уже. Аслан, сегодня твоя очередь.

— Очередь? — эвакуатор искренне удивился.

— Да, — невозмутимо ответил Жак. — Устанавливаем дежурство по Питеру. Ты первый, по алфавиту. В следующий раз я.

— Если он будет, этот следующий раз, — пробурчал Аслан, но встал с кресла и потормошил друга. — Пит, спать пора.

Тот не сопротивлялся, тоже встал и, поддерживаемый Асланом, пошел в сторону своей комнаты, у лестницы на второй этаж. Уже взявшись за ручку двери, он неожиданно остановился и громко сказал:

— У меня есть гипотеза.

— Версия, — отозвался Аслан из-под его руки. — Излагай.

— Понимаешь, нехристь, — говорил Питер, осторожно открывая дверь и обняв друга за плечи, — это как ржавчина. Что-то вроде процесса гниения. Континуум гниет, и кто-то это… — они скрылись за дверью.

Жак рассеянно бродил взглядом по гостиной и учинённому разгрому. Допил бокал, встал, подошел к камину. И вдруг увидел. Маленький клочок бумаги, с ноготь размером, накрытый мощной лупой. Сначала он, конечно, увидел лупу. Но как только заметил бумажку, сразу понял, что главное — это она.

— Дела, — сказал себе Жак. Помедлив, он взял лупу, легонько подвинул пальцем клочок бумаги, и попытался разглядеть подробнее. Бумага была исписана микроскопическими печатными буквами. Жак вытер обильно вспотевший лоб, пододвинул стул, опёрся на него коленом и начал читать, изо всех сил напрягая глаза и стараясь дышать в сторону, чтобы не сдуть.

«Гарри совсем больной. Внизу какой-то шум. Места для взлёта хватит. Через окно я попробую с бочкой. Топлива,

я надеюсь, достаточно. Спасибо. Мы обязательно встретимся ещё — в Америке или в Лютеции. Твоя Дюймовочка».

Стукнула дверь. Эвакуатор, почёсывая темя с весьма озадаченным видом, аккуратно закрыл дверь и сел в своё кресло.

— Вот это я и называю научной белой горячкой, — назидательно сказал он, наливая себе воды, — надо же додуматься до такого… Я понимаю, религия. Но он-то учёный!

— Ты случайно не слышал про такой город — Америка? — медленно спросил Жак. Он по-прежнему глядел в лупу на листочек.

— И ты туда же, — неодобрительно сказал эвакуатор. — Вы что — вдвоём читаете этого флорентийца? Нет никакой Америки. Есть Ин-ди-я. Индия. Она очень далеко, но она есть. Микропутии, кстати, тоже нет. И вообще я спать пошёл. И тебе, кстати, советую. Возможно, это наша последняя ночь в своих постелях.

— А вот она сейчас не спит, — сказал Жак. Он осторожно положил лупу на место. — Она сейчас летит над океаном. С бочкой через окно.

— Бочкой? — переспросил Аслан рассеянно. — Плывёт, может?

— Может, и плывёт, — сказал Жак, неотрывно глядя в одну лишь ему видимую точку. — Нет, пусть лучше летит. И пусть ей хватит топлива.

— Да уж, пусть лучше летит, — сказал Аслан, от души потягиваясь. — Я лично плаваю так себе. У нас говорили — «вода для скота»… И топливо, конечно. Кстати, кто — она?

— Маленькая девушка. Совсем-совсем крохотная, но очень, очень, очень храбрая, — сказал Жак. — Если она разрешит взять себя в руки, то как раз поместится на ладони.

Глава пятая, где Ирма Прелати рассказывает правду

Жители домов близ площади Буальдьё уже, в общем-то, привыкли к шуму и гаму — с тех самых пор, как здесь появился театр. Вот и этой ночью толпа актёров, актрис, поклонников, покровителей, содержанок, содержанцев и прочего околобогемного сброда отмечала успешную премьеру; и, несмотря на загадочное отсутствие администратора Равайи и барона Дебатца, главных меценатов подобных сборищ, праздник удался: начали скромно, прямо на сцене театра, затем побывали по очереди во всех забегаловках в округе, и глубокой ночью отдельными группами разбрелись по подворотням и съёмным углам, нетрезвые и весёлые.

Всё утихло лишь в пятом часу утра, и Нони добралась наконец-то домой — в сопровождении трёх самых стойких воздыхателей, которых она путала между собой. Все трое лично убедились, что её здесь никто не ждёт, кроме суровой горничной, постояли немного под окнами да и пошли вместе обратно, слегка разочарованные, но не утратившие надежд. Если бы они побыли там ещё минут двадцать, их взору предстало бы удивительное зрелище: окно спальни Нони распахнулось, и из него с треском и стеклянным хрустом протиснулось чудище, похожее на огромного серебристого паука с изогнутым кверху брюшком. Чудовище с невероятной для своих размеров грацией спрыгнуло на мощёную улицу и помчалось по парижским улицам, распугивая случайных прохожих.