Слишком много убийств
Шрифт:
Лефевр встал и подошел к окну, за которым был виден заросший травой двор, где ржавело всякое барахло — старые керосинки, ночные горшки, сундуки. «Никаких стиральных машин, — отметил Кармайн, обойдя сзади и глядя через плечо старика. — Может, тут все жильцы — члены коммунистической партии?»
— Значит, летом сорок восьмого Эрика ездила в Москву?
— Да. — Лефевр замолчал, морща лоб и покусывая нижнюю губу. Вздохнув, он возвратился к своему стулу.
— Что произошло в Москве?
— Первая поездка — на три недели — прошла блестяще. Эрика была в полном восторге. Она встречалась
Лефевр снова умолк, чем-то обеспокоенный. Кармайн понимал, что если бы не известие о жуткой смерти Эрики, ничего из этого он бы не узнал. ФБР и ЦРУ, конечно же, связались с профессором, когда на сцене появился Улисс, но в ответ на все запросы слышали сказку о паломничестве Эрики к античным достопримечательностям Европы. Вестникам смерти сопутствует удача. Лефевр одинокий, всеми забытый старик, ему нечего бояться. А Эрике уже ничто не сможет повредить.
— Вы уже сказали, что Эрика была предательницей, профессор. Что еще скрывать?
Наконец Лефевр решился:
— Эрику изнасиловали в последнюю ночь ее пребывания в Москве. Это случилось на попойке, устроенной партийными чиновниками и офицерами КГБ высокого ранга. Не знаю, почему они выбрали Эрику… Возможно, потому что она — американка, красивая и не распущенная, на хорошем счету у их начальства.
— Это было очень жестокое изнасилование, — тихо сказал Кармайн. — На вскрытии двадцать лет спустя все еще видны шрамы. Как ей удалось выжить, сэр?
— Оказала себе первую помощь и вернулась в Лондон, как и планировалось. Ко мне. Я отправил ее в клинику Гая, там работал мой друг. В тот год как раз вводили систему национального здравоохранения, царил жуткий бардак, этим мы и воспользовались. После выписки все записи о состоянии здоровья Эрики уничтожили. Лондон был тогда совсем не такой, как сейчас. Продукты все еще выдавались по карточкам, приличной одежды не купить — очень плодотворная ситуация. Некоторые весьма многообещающие студенты сами падали к нам в руки, как спелые персики.
— А Эрика? После второй поездки в Москву она наверняка очень изменилась.
— С одной стороны — да, с другой — нет. Огонь угас, но на его место пришла ледяная решимость. Эрика совершенно отказалась от сексуальной жизни, пока кто-то из руководителей не надоумил ее, что секс — лучшее орудие красивой женщины. Она овладела искусством фелляции. В одном из бостонских банков открыли крупный счет на ее имя. Насколько я знаю, она начала успешно подниматься по карьерной лестнице. После нескольких сентиментальных писем я потерял с ней контакт.
— Значит, вы не в курсе, что она достигла поста генерального директора в очень крупной американской компании, которая производит оружие?
— Да? В самом деле? — восхитился Хью Лефевр. — Великолепно!
— Но для Москвы она не шпионила.
— Откуда вам это известно? После спецкурса Эрика могла обвести вокруг пальца кого угодно.
— Она кого-то прикрывала. По всей видимости, ее действия контролировал и направлял кто-то другой. Она вела себя не как шпион, потому что шпионом не была. Всего лишь ширмой.
— Надеюсь, вы правы, капитан. Если так, то агент, внедренный в компанию, до сих пор не раскрыт. Замечательно, гениально!
Обратный путь до «Хилтона» Кармайн проделал пешком, стараясь, сколько можно, идти через Риджентс-парк, между азалий и рододендронов, цветущих деревьев и густого ковра немыслимо зеленой травы. Не Гайд-парк, конечно, но и тут есть свое очарование. Только выпив чашечку чаю в одном из павильонов, Кармайн смог избавиться от кислого привкуса во рту, оставшегося после общения с профессором Хью Лефевром. Жалкий старикашка, питаемый идеологией. Таких, как он, много; идеологии разные, результат тот же.
Кармайн успел пообедать в кафе с Дездемоной; она только что вернулась с длительной прогулки — возила Джулиана в коляске по Гайд-парку. Коляску она теперь называла не иначе как на британский манер; надо же, еще дня не прошло, а «английскость» уже вся тут как тут. Зато страх и усталость как рукой сняло, несмотря на долгую ходьбу. Майрон та еще заноза в заднице, но иногда в его сумасбродную башку приходят дельные мысли.
Ну и как ей сказать, что он летит домой? Да вот так прямо и сказать, не мямля и не извиняясь.
— Профессор Лефевр рассказал мне все, что нужно, — произнес Кармайн, беря Дездемону за руку. — Мне пора возвращаться.
Ее глаза моментально погасли, она не смогла скрыть разочарования.
— Я знаю, ты остался бы, если б мог, — сказала она ровным голосом. — Наверное, всем женам полицейских приходится с этим мириться — недаром процент разводов такой высокий. — Дездемона вымученно улыбнулась. — Не надейся, капитан Дельмонико, от меня ты так легко не отделаешься! Да, я недовольна, но ничего не поделаешь, — знала, за кого выхожу замуж. У тебя просто талант притягивать опасности! У меня, правда, тоже — наверно, это заразно. По крайней мере, моя постель будет не такой холодной, как твоя, — со мной Джулиан. Только обещай мне, что, когда все закончится, мы сюда вернемся. Не с майроновской помпой, конечно! Вполне сгодится какая-нибудь частная гостиница на Глостер-роуд, насквозь пропахшая карри и капустой. И ни к чему брать напрокат большую детскую коляску — Джулиан, кажется, предпочитает сидячую. Любопытством он весь в тебя, милый: ему нравится смотреть, куда едет.
— Договорились. — Кармайн поцеловал ей руку. — Я все равно буду за вас волноваться. Лондон такой большой.
— О, мы будем не в Лондоне, — просто сказала Дездемона. — Я договорилась с Делией. Мы с ней так и знали, что ты тут долго не задержишься, и Делия предложила нам с Джулианом пожить у ее родителей в Котсуолдсе. Никто не догадается, куда мы делись. Там нас щедрость Майрона не достанет. Хотя, честно говоря, страшно представить, как бы я мучилась в поезде с багажом, коляской и маленьким ребенком. Мы поедем на «роллс-ройсе».