Слишком много
Шрифт:
— Ты отлично справляешься. Еще пять минут. Постарайся расслабиться, хорошо? Чем больше ты напрягаешься, тем хуже. Как только мы выберемся отсюда, мы сможем посмотреть Озарк.
— Ты… ты…, — она резко вдыхает, а затем быстро, на выдохе, произносит остальную часть предложения. — …закончили эпизод без меня? Что случилось?
— Я тебе не скажу. Мы посмотрим его заново. Мне нужно видеть твое лицо, когда… — Я ухмыляюсь, оставляя окончание фразы невысказанным. — Неважно. Увидишь.
Когда температура спадает до более приемлемых тридцати семи,
— Ты сегодня ела? — спрашиваю я, когда она сворачивается клубочком на диване, одетая в серую толстовку и такие же треники.
— Не думаю, что у меня хватит сил на еду, — приподнимается она, опираясь на один локоть. — Но я могу сделать тебе роллы или макароны, если…
— Я всерьез подумываю о том, чтобы примотать тебя к этому дивану. Ты не будешь двигать своей симпатичной попкой весь день, понятно? Я закажу еду на вынос позже, если ты сейчас не голодна.
— Нет, я в порядке. — Она придвигается ближе и целует меня в щеку. — Спасибо.
Теперь, когда она в пределах моей досягаемости, я притягиваю ее к себе, как делал это прошлой ночью, переворачиваю нас так, чтобы мы оба лежали удобно, и нажимаю «play», моя рука снова под одеялом, поглаживая бока ее тела в убаюкивающем, повторяющемся движении. Проходит половина эпизода, прежде чем ее глаза становятся тяжелыми.
Она слегка наклоняет голову, ее губы касаются моей челюсти.
— Я хочу спать.
— Спи, Omorfia, — шепчу я, целуя ее волосы, и крепко прижимаю ее к себе, прежде чем она успевает подумать о том, чтобы уйти отсюда и отправиться в постель.
С призрачной, усталой улыбкой она прижимается лицом к моему подбородку, одна рука лежит у меня на груди, сжимая футболку, одна нога согнута в колене и лежит на моих бедрах.
Я переключаю передачу, чтобы она не пропустила ни одного действия, проводя пальцами вверх и вниз по ее руке. Несмотря на пушистое одеяло, которое она натянула до подбородка, она то и дело вздрагивает, прижимаясь ко мне, как вторая кожа. Через несколько мгновений она отключается, но проходит не менее получаса, прежде чем ее температура падает до тридцати шести, и я думаю, что это самое малое, до чего она может дойти.
Спустя пять серий «Теории большого взрыва» раздается стук в дверь, и кто-то — я знаю кто — врывается, не дожидаясь приглашения. Так поступает только один человек, и однажды она пожалеет об этих внезапных вторжениях в частную жизнь, когда застанет своего сына трахающимся с кем-то в гостиной.
— Я пришла как можно скорее, — говорит мама, останавливаясь на полушаге с большим контейнером супа. Она смотрит на нас с Талией, завернутых в одеяло, ее голова покоится на моей груди, волосы щекочут мой подбородок. — Как себя чувствует твоя подруга?
— И тебе привет, мама. — Я осторожно, чтобы не разбудить Талию, распутываюсь от ее рук. — Я сбил ей температуру. — Я целую маму в щеку и присоединяюсь к ней на кухне. —
— Я сварила куриный суп. — Она улыбается, доставая из шкафа кастрюлю.
Когда я рос, это было лекарство от всех бед. Насморк? Куриный суп. Температура? Куриный суп. Поцарапанная коленка? Пластырь и куриный суп. Она даже варила мне куриный суп, когда Шон сломал мне нос.
— Почему я должна звонить твоим братьям, чтобы узнать, кто эта твоя таинственная подруга? — спрашивает она, наливая воду в чайник, вероятно, чтобы приготовить Талии чашку чая с медом и лимоном. — Я слышала, она милая.
Милая? Я уверена, что так ее описал Шон. Логан бы сказал, что она классная, а Нико, наверное, даже не отвечает на свои гребаные звонки.
Мама постукивает ногой по плитке, смотрит на меня, две морщинки прочерчивают ее лоб.
— Расскажи мне, пожалуйста, немного о ней, или мне придется выбивать из тебя признание?
Как будто она может одолеть меня на пятисантиметровых каблуках и в легком шелковом платье-карандаше.
— Что ты хочешь от меня услышать? Она же подруга.
— Подруга, которая живет с тобой.
Это неспособность Логана держать дерьмо при себе. Не то чтобы проживание Талии здесь было секретом, но, возможно, именно я должен был сообщить маме о своей соседке по комнате.
— Да, ей нужно было где-то остановиться. У меня есть свободная спальня и собака, которая не может жить без нее. — Я указываю на диван, где Арес свернулся вокруг ног Талии.
Мама пристает и пристает, задавая вопрос за вопросом в течение десяти минут, пока Талия не встает, спасая положение.
— Доброе утро, — говорит она, слегка краснея, и смотрит на маму сонными глазами. — Я Талия.
— Я знаю, милая. — Мама пересекает комнату, но держится на безопасном расстоянии, чтобы не подхватить то, из-за чего Талия заболела. Жаль, что она не подумала держаться подальше от меня. Я тоже весь в микробах. — Я Моника, мама Тео. Он сказал, что ты нездорова, и я приготовила куриный суп. Он всегда помогал моим мальчикам, когда они были не в духе.
Я подаю суп и заканчиваю готовить чай, потому что мама бросила это занятие на полпути. Она всегда легко отвлекалась, и сейчас ее щеки розовеют, а в карих глазах плещется волнение, когда она ненавязчиво — по ее мнению — допрашивает Талию, расспрашивая о работе, жизни и…
— Так как вы познакомились?
Убейте меня.
Убейте меня сейчас.
Я отправляю братьям сообщение.
Я: Что вы рассказали маме?
Логан: Ничего.
Шон: Ничего.
Нико: Позвонить и спросить тебя.
Я: Да, точно. Она здесь. Принесла суп для Талии и ведет себя так, будто собирается заказать место в церкви.