Сливово-лиловый
Шрифт:
***
С хозяином вечера я знакомлюсь после пятнадцатиминутной тягомотины, слушаю рассказ о том, как они познакомились, улыбаюсь, улыбаюсь, улыбаюсь, остаюсь вежливой, учтивой и очаровательной. «Мы оба профессионалы», — думаю я. В какой-то момент Роберту удается увести нас с лоджии в сад. Тропинки — слава Богу — выложены плитами.
— Ты отлично справляешься, — усмехается он и галантно целует мою руку, прежде чем обнять меня и продолжить путь.
Он подводит меня к одному из с большим вкусом украшенных столов. Все здесь кричит о роскоши,
— У меня вдруг возникло очень сильное желание посетить «Макдональдс». Я хочу картошку фри… — бормочет он, скептически рассматривая декорации.
— Не падай духом, — шепчу я, — думай о потом. Если ты стойко пройдешь через это, то получишь свою награду.
Роберт приподнимает бровь и задумчиво смотрит на меня.
— С каких это пор ты распределяешь награды?
На мгновение мир вокруг нас замирает, и мы те, кто мы есть. Совершенно интимно, только мы. Я опускаю взгляд и прикусываю губу. Роберт усмехается и «прячет» Дома обратно в коробку.
— Присаживайся, моя красавица.
Мы садимся и наблюдаем за людьми, прогуливающимися по саду — они поглощены невероятно важными и правильными разговорами, с бокалом вина или шампанского в руке.
— Пиво слишком низменно. Не вписывается в оформление и общую атмосферу, — сплетничает Роберт, глядя на дико дорогую минеральную воду в своей руке.
Я целую его в щеку и соединяю свои пальцы с его.
— Видишь шатенку в брючном костюме слева от этого постмодернистского металлического убожества? — спрашивает он, и я киваю.
— Что с ней?
— Это…
— Привет, Аллегра, — раздается голос справа, и меня передергивает. Роберт поднимает взгляд, щурясь от солнца. Его лицо остается неподвижным, дружелюбным. Они незнакомы. Я разрываюсь между облегчением и шоком.
— Здесь еще свободно?
— Конечно, — отвечает Роберт, указывая на свободные стулья, — присаживайтесь.
Он садится напротив меня, его спутница — брюнетка лет двадцати — остается стоять. Она ждет. Она обязана ждать.
— Садись, — говорит он, и она поправляет для себя стул, очень медленно и осторожно садясь.
— Спасибо, сэр, — шепчет она, опуская взгляд.
— Роберт Каспари, — представляется Роберт, улыбаясь улыбкой победителя.
— Марек Хофнер.
Марек не отводит взгляда от меня. Ни на секунду. Его спутница смотрит на свои колени, опустив глаза, ничего не говорит.
— А ваша очаровательная спутница?..
— …не достойна настоящего имени.
Боже мой. Марек делает это специально, демонстрируя мне свой богоподобный статус, за ее счет. Я смотрю на нее с сочувствием. Мне очень ее жаль, она не выглядит счастливой. Похоже, что она заплачет в любой момент. Ей больно, и она получила настоящую оплеуху на публике. Перед совершенно посторонними людьми.
— Что, простите?
Роберт приподнимает брови и громко сглатывает.
Марек смотрит на наши скрещенные пальцы и медленно, неодобрительно качает головой.
— Аллегра, ты отрицаешь, кто ты есть?
—
Он переводит взгляд на Роберта — оценивающий, снисходительный взгляд. Я пользуюсь возможностью, чтобы понаблюдать за обоими. «Он сильно постарел», — думаю я. Боже мой, ему уже сорок девять лет, а он все еще выбирает себе очень молодых девушек, чтобы формировать в соответствии со своими представлениями. Его рубашка сливово-фиолетового цвета сочетается с оттенком ее платья. На ней стилизованный ошейник: для всех, кто в Теме, немедленно идентифицируемый именно как ошейник, все остальные видят тяжелое модное украшение — толстый обруч из нержавеющей стали с небольшим кольцом спереди.
Роберт смотрит на него выжидательно. Он не заинтересован в разговоре. Марек произнес два предложения, и оценен Робертом ниже плинтуса.
— Я объездил и выдрессировал ее, — произносит Марек с гордостью. Может быть, он надеется поговорить, так сказать, как Дом с Домом.
— Кого? Ее? — спрашивает Роберт и указывает на меня. Его взгляд говорит о многом: она женщина, а не лошадь и, конечно, не собака, мудак.
— Да. Мой самый сложный случай. Вы ею довольны?
Роберт долго и задумчиво смотрит на него. Затем его взгляд устремляется на нее, и я знаю, что он видит то, что вижу я, может быть, даже больше. Она сидит напротив, и Роберт, наклонившись к ней, берет ее за руку.
— Эй, — тихо говорит он. — Могу ли я дать вам совет? Найдите кого-то, кто ценит то, что вы можете дать.
— Я думаю, что у нас совершенно разные точки зрения… — говорит Марек, и на его лбу появляется глубокая морщина.
— Это точно.
Роберт спокоен и дружелюбен. Марек встает. Его спутница спешит сделать то же самое. Он держит ее под контролем, она даже не смотрит на Роберта. Он уходит, и Роберт сжимает мою руку.
— Дыши, Аллегра. Он ушел. И он не вернется.
Я медленно киваю и шепчу:
— Мне жаль ее. Она не счастлива.
— Да. Ты тоже не была, верно?
Я не могу ответить, но Роберт меня понимает и так. Мы смотрим им вслед, и Роберт бормочет:
— Он вставил в нее плаг. Огроменную штуковину, я подозреваю. Ей больно.
— И она носит пояс верности.
— Да. Я увидел это. Она не расслаблена, это действительно мучительно для нее.
— Значит он доволен.
— Прежде всего, он мудак, Аллегра. Он делал… — Роберт указывает подбородком на девушку, — …подобное с тобой?
— Нет. Я воспротивилась. Я этого не позволила.
— И он наказал тебя за это неповиновение, верно? Потому что ты не хотела пересекать границу.
— Да. Он… ему нравится… особо жестоко, — тихо говорю я.
— Жестокость заключается в том, что он получает свой драйв, не обращая внимание на пожелания этой девушки, не заботясь о ее удовлетворении? Это для него не жестоко. Это жестоко только для женщины. Он только берет, верно? Он никогда ничего не дает — кроме того, что сыпет наказаниями направо и налево. Я прав?