Слизняк с планеты болотной жижи
Шрифт:
Дай мне немного вещества, - требует Помощник, вернувшись.
– Ты отнял у меня слишком много.
Оно само восстановится в тебе, надо только немного подождать, всего лишь лет 300 - 400 - для тебя теперь это мгновения.
Помощник кидается на профессора, но тот без малейших усилий отбрасывает его при помощи экзоскелета. Помощник встаёт и с непреклонным видом склоняется над колодцем.
Я хочу отправиться туда ещё раз.
После твоего спуска колодец опустел, поскольку это был взаимный обмен. Ты оставил там какую-то часть себя. Теперь планета выпала из нулевой сферы сингулярности и начала медленно и необратимо погружаться в серую мглу энтропии. Из-за этого доисторические суррогатные залежи отслоившегося вещества должны по немногу разбухать.
К тебе ещё кто-нибудь прилетит, как ты думаешь?
Как знать, ты же прилетел, возможно сегодня или через тысячу лет, а может и никогда. Тебе лучше самому попробовать построить корабль - покопайся на свалке заднего двора, там должно хватить подходящего материала. Ты сможешь сам стать его двигателем, перекручивающим пространство, сердцем в артериях вакуумной энергии.
Когда-то меня самого забросили сюда томиться в одиночестве, помимо моей воли. Я был одним из тех, кого рассылали на задворки гиперпространства держать рубежи антропосферы просто самим фактом своего существования. Но всё изменилось, когда я понял, какие возможности скрыты в этой планете...
Помощник удаляется и бродит по окаменевшим окрестностям. Садится на дюну, обхватив себя руками. Шериф безмолвно мерцает рядом с ним. Небо затягивают бурые облака.
Я словно вижу всё из какой-то чёрной дыры, принадлежа другому миру, где нет разницы между внешним и внутренним и, вообще, нет существования и его отсутствия - это что-то совершенно другое...
Помощник валится на бок, выскребает из щербатой тверди жёлто-белые песчинки и пробует их на вкус. Долго блуждает и находит мокрые пятна, выжимает из них тёмное вещество себе в рот и судорожно проглатывает его, теряя представление о времени. Извивается в наркотической ломке и раскапывает новые сладкие места.
Ползёт на четвереньках, разрождаясь хрупкими коричневыми комочками, выпадающими из жгучих щетинистых створок его живота. Корчась на остекленевшем песке, они слипаются в зубчато-впалых гибридов, кусающих, заглатывающих друг-друга и изрыгающих крохотных существ, которые пищат ему в след: "Не покидай нас, папочка!" Он поворачивается к ним, садится, раздвинув полусогнутые ноги, и проникновенно мочится, икая и пуская едкие слёзы по заскорузлым трещинам измождённого лица. Налезая друг на друга, беспрестанно трансформирующиеся новорожденные заполняют охрово жёлтую лагуну. Клубок пупырчатых червей выпускает тонкие струйки оранжевого сока. "Сладенькие мои уютики, - шепелявит отрепьями распухшего рта Помощник, упиваясь его солёно-кислым вкусом.
– Больше у меня ничего не осталось живого, вы моё единственное пристанище."
Существа скрючиваются и усыхают в горстку корок. Помощник хрустит ими как чипсами, расслабившись и созерцая пустыню. С права появляется капитан. Тужась изо всех сил, он, враскорячку, волочёт арфу и ставит её перед Помощником. Отдышавшись, предаётся благозвучному музицированию.
С лева, словно тёмный ангел возмездия, медленно входит Шериф. Капитан разворачивает инструмент в его сторону и выстреливает очередями пиццикато. Шериф отступает под градом жалящих нот и песчаной бури и валится навзничь. Его уносит в потоке песка.
Капитан плавно взмахивает рукой, извлекая всплески чувственных гармоний. Вокруг него из раскрывшихся песчаных родников грациозно всплывают феи и отдаются усладе альтаирского танца межпланетной весны.
Вслед за ними выныривает отец Помощника. Отряхивается и встаёт, уперев руки в бока. Застыв в танцевальных позах, феи хлопают сиреневыми ресницами.
Хватит прохлаждаться!
– Он в ярости разбрасывает девушек, снова превратившихся в манекенов.
Опешивший капитан возвращается к пиццикато, направляя арфу на отца Помощника, но стреляющие ритмы оказываются созвучны речи старого шерифа, только подчёркивая её напор.
Ты что, уже успел позабыть о доверенной тебе миссии? Наш народ погибает под нашествием мерзкой нечисти, из последних сил взывая к своим спасителям,
Помощник забирается в утопающую в песке пристройку здания с бездонным колодцем, заматывается в куски полиэтилена и слизывает с него истончённый налёт последнего вещества, которое вылакал профессор. Борется с пробегающими по нему волнами мутаций. Впервые хочет полностью открыться, рассказать о том, что происходит у него внутри, рыдать и жаловаться, но всё - от мизинца до мозга - сводят судороги, мышцы раскаляются как истончённые стальные канаты, растянутые с чудовищной силой, его бросает молниеносными скачками то в одни, то в другие вывихнутые позы, скованные невыносимо длящимися кошмарами мелко дрожащего паралича и, тем не менее, он выцеживает из себя слёзно-солёную вязь слов, которые наплывают друг на друга бесполыми моллюсками, рассеивающимися в холодном смоге и находящими зыбкое пристанище в закоулках возвышающегося нерушимой статуей Шерифа.
Я слышу шуршание каждой песчинки, слышу как трещат мои иссыхающие поры. Желудок проваливается в изнывающую вселенскую бездомность, отдаваясь захлёбывающимися кишечными всхлипами. Мозг запекается в своей исташнивающейся материальной ограниченности. Приходится удерживать каждую выскальзывающую клетку своего организма над настоящей абсолютной пустотой; малейшее расслабление приведёт к коллапсу всего моего существа. Хорошо, что у тебя больше нет тела. Любая чужая индивидуальность, воплощённая во плоти, представляется сейчас нестерпимой для моего стерильно герметичного эгоцентризма. При этом меня съедает безотчётное чувство жалости ко всему живому и, в первую очередь, конечно, к самому себе, как будто я продолжаю наслаждаться едой, в то время как сам уже на половину сгнил. Сентиментальность оборачивается отвращением. Это как...когда вдыхаешь аромат, а вместе с ним и вонь, и за счёт аромата эта вонь проникает в тебя ещё глубже. Омерзительная река сантиментов несёт меня к мигу последнего избавления, но он нескончаемо отдаляется, и я упокоиваюсь в бессмертии. Лежать, потягивать запах своих ступней, немножко пошевеливать ножными пальчиками, слизывать сладенькие бисеринки запёкшегося пота родных подмышек, ждать отправленного за портвешком гонца, бесконечно мечтать о нём, бредущем через пустыню, постепенно становясь им самим - так познаётся вечность...
– Помощник вытаскивает из грязи какую-то железяку и начинает механически водить ею по горлу.
Пусть крысы созвездий визжат в электрических цепях нейронов, я просто закручу эту лампочку в испарину твоих грёз, - произносит Шериф, встав на ящик, вкручивает загорающуюся лампочку в провод, свисающий из центра потолка и садится под ней.
Помощник роняет железяку и надвигается на лампочку, раскинув крыльями руки. Шериф закуривает длинную, как соломинка, сигарету. Помощник внезапно скручивается перед ней, распрямляется струной, пытается освободиться от полиэтилена, но только ещё больше запутывается в нём. Вцепляется в инопланетные наросты на своём теле, выдирает их вместе с кусками полиэтилена, бросается на стены и размазывает по ним свою кровоточащую биомассу. Лампочка разгорается ярче. Помощник возвращается к ней в лихорадочной тряске и резко падает, обмякнув в неестественной позе. Шериф выбрасывает докуренную сигарету, встаёт и ставит ногу на его грудь.
Со временем ты сможешь стать кем и чем захочешь, - говорит она.
– А сейчас начинай делать корабль.
– - -
Журналист идёт по сопкам болота. Заходит в лес. Находит поляну, по среди которой высится деревом с необычным дуплом, похожим внутри на большое влагалище. Дотрагивается до него и оно начинает пульсировать. Кладёт на землю фотоаппарат, очки и снимает с себя всю одежду. Раздвигает хлюпающие створки дупла и залезает в него.
Спустя час из дупла показывается зад журналиста, испражняется, облепленными улитками, водорослями и убирается обратно. Ещё через час высовывается его рука и забирает фотоаппарат.