Сломанная подкова
Шрифт:
— Я посылки везла. Вот.— Апчара кивнула головой на гору ящиков.— Есть еда...
— Посылки с продовольствием!—У капитана загорелись глаза.— Посылки с продовольствием!— повторял он, словно не веря ушам.— Манна небесная спустилась с неба! Это же чудо! Что же ты молчишь?— Локотош снова повысил голос, на этот раз торжествующе:— Слышишь, старшина, слышишь? Апчара привезла нам посылки. Садись в машину, отвези немедленно. Раздай всем...
Старшина оживился. Часть посылок оставили тем, кто на хуторе. Локотош для пробы вскрыл один ящик: копченая колбаса, вяленая баранина,
— Перед потреблением взбалтывай, ясно?— шутил он.
Но как быть с Апчарой? Отправить ее с посылками догонять полк? Но как она вернется на станцию? Локотош объяснил, куда идет машина. Он, конечно, не стал бы ей мешать, если бы знал, что полк на привале. Но полк и ночью будет продвигаться вперед, поскольку авиация ночью не опасна. Когда машина догонит передовые подразделения? Где? Сумеют ли сразу найти Аль-бияна, который идет в общей колонне?
Локотош нарисовал обстановку.
— Решай сама. Полагаю, благоразумней остаться здесь. Сейчас не могу отправить тебя на станцию. По-русски говорят: утро вечера мудренее. Что-нибудь придумаем.
Апчаре хотелось во что бы то ни стало увидеть брата. После сегодняшней бомбежки она поняла, что, может быть, это будет последняя встреча. Но если не вернуться на станцию — делегация уедет. Что тогда делать?
— Я ничего не соображаю.
— Тогда я решаю сам.
Машина с посылками была готова тронуться с места. Мотор работал. Рядом с шофером в кабине уже сидел старшина, ожидая распоряжения.
— Езжай!— Локотош поднял палку.
Ящики закачались, задвигались, заерзали по кузову. «Не рассыпались бы»,— подумала Апчара, наблюдая, как кренится гора из стороны в сторону. Только сейчас она вспомнила о «письме» Даночки, которое осталось у нее в сумке.
— Письмо я забыла!
Локотош посмотрел на конверт.
— Ничего. Это я беру на себя. Завтра с кем-нибудь перешлю. Трудней отправить тебя. Придется искать попутную машину. А пока — ужинать. Тем более ты сама привезла угощение. Война все перепутала. Раньше хозяин угощал гостя, теперь гость угощает хозяина. Но и мы от себя что-нибудь сообразим. Пошли!
Локотош мог позволить себе короткий отдых. Гужевой транспорт неотступно следовал за полком. Автомашины были вынуждены останавливаться, чтобы не тащиться в хвосте колонны со скоростью десять километров. Локотош решил отдохнуть на хуторе и двинуться в предрассветный час — самое подходящее время для движения. За час-полтора он догонит полк.
— Товарищ капитан, видите?! — Боец, готовивший ужин, вернее, раскладывающий продукты, привезенные Апчарой, показал на зарево. Над высоким правым берегом Дона полнеба было в огне и дыме.— Цимлянская горит. Донская земля.
Сели ужинать. Выпили по одной за здоровье Апчары. Сама Апчара не могла ни пить, ни есть. Она была там, где в эту минуту подразделения полка полями и оврагами идут навстречу своей судьбе. Думает ли Альбиян в эту минуту
Локотош угадал настроение гостьи.
— Я сказал, передадут брату о твоем приезде. Будет возможность — сам подскочит сюда.
— А как он найдет меня?
— Дорога одна. Мы сами его увидим.
На доске, служащей столом, одни закуски мгновенно исчезали, другие появлялись. Мясо, куры, вареные яйца — все это поглощалось людьми, словно они всю жизнь голодали. Три ящика опустошили за полчаса. Открыли четвертую бутылку — вино. Пил и шофер: милиции бояться не надо, правила движения особые, фронтовые.
Сначала все ели молча, некогда было говорить, рот занят. Но потом стали расспрашивать Апчару, как там в тылу, дома, в республике?
Апчара отвечала как могла. Но что она знала? Рассказала о ферме, о наводнении, о тимуровцах, собирающих лекарственные травы, о парашютистах, задержанных Чокой Мутаевым. О своем участии в этом деле упоминать постеснялась.
— Да, вот еще седельщик Бекан просил узнать, как его седла служат. Не требуется ли еще?
— Что — седла? Конь погибнет — седло остается. Джигит погибнет — слава остается. Передай спасибо ему за седла. Но пусть лучше он лошадей растит, пусть сохранит кабардинскую элиту.
— Да, за нее он в ответе. Возложено на него постановлением. Собрал всех чистопородных лошадей в особый табун. Сам ездит на жеребце Шоулохе, даже спит в конюшне.
— А как Хабиба?
— Ждет моего возвращения. Молится о спасении Альбияна.
Апчара говорила, а перед глазами с каждым часом все ярче видела ногу в сапоге. Не сойти бы с ума. Как светло началось это утро и какой темнотой закончился день. Темно и пусто все вокруг, хаос, и не к чему прислониться. Только в Локотоше видела теперь Апчара спасение и опору. Как будто она знала его давно-давно. И хорошо, что он кабардинец. Некое теплое чувство поднялось в Апчаре к этому человеку, ей захотелось поговорить с ним на родном кабардинском языке.
— Аллах, харзинам псори, зи салам казмиха куа-жам даским (клянуть аллахом, в ауле нет человека, который не послал бы вам поклона).
Локотош молчал. Ему неловко было признаться, что не знает он ее языка. Разговор прервался. Апчара взглянула на Локотоша и, заметив его смущение, переспросила:
— Ты не говоришь по-кабардински?
— Я, как собака, все понимаю, а сказать не могу.
Апчара не засмеялась. Она не могла взять в толк,
как это кабардинец не может говорить на языке своей матери. Она перебрала всех своих знакомых и такого не нашла.
— А может, ты не хочешь?
— Я знаю одно только слово — тлякотлеш.
Локотош понял, что пора рассказать о себе. Объяснить, почему он не говорит на кабардинском, хотя именно потому, что он кабардинец, его откомандировали в Национальную дивизию после госпиталя. Он танкист, а не кавалерист. Даже с этим не пожелали посчитаться в отделе кадров. В танковом полку ему бы дали батальон, а здесь приходится занимать должность зам. командира полка по тылу. Интендантскую службу он не любил, был убежденным строевиком.