Сломанная подкова

Кешоков Алим Пшемахович

— Калым!

— Какой калым?— не понял ничего зоотехник.— Настоящая швицкая порода.

— На Хабляшу похожа,— радостно вздохнула Хабиба, хотя ничего похожего на Хабляшу в этой корове не было. Ту, бывало, пастух называл скаковой и рысистой за длинные ноги и за поджарый живот.

Как бы там ни было, а оказалась Хабиба опять с коровой.

БРАТ, СЕСТРА И МАТЬ ХАБИБА

Да, скоро исполнится шестнадцать лет. А там и старость. Между тем ничего еще не видела в жизни. Ниче-гошеньки-ничего.

Апчара оторвалась от

книги, оперлась локотками о подоконник и поглядела далеко вверх, где белые горы соседствовали с синим небом. Там, в горах, шла война между холодом и теплом. Тепло наступало снизу. Оно карабкалось, отвоевывало у гор пологие склоны и делало их зелеными. Но на крутых склонах и на вершинах держался снег. И чем ярче светило майское солнце, тем ослепительнее сверкали снега, словно торжествуя свою победу.

Уже пришла пора, что мать называет семью днями, на которые надо оставлять семь охапок сена, чтобы отощавшие за зиму коровы дотянули до свежей травы. Как раз сена-то и не оказалось на ферме. Молоко требуют, а кормов не дают. Как тут быть? Приходится гнать коров на склоны гор, на солнечные места. Но зеленую траву еще не ущипнешь, а прошлогодняя трава вымокла, вымерзла, выветрилась, пересохла, от нее никакого проку.

В шестнадцать лет можно на минуту забыть про траву и коров.

Апчара оторвалась от гор и оглянулась на мать, копошащуюся около очага.

— Мам, а тебя в шестнадцать лет уже звали на вечеринки?

— На вечеринки?— искренне удивилась Хабиба.— Да я в шестнадцать лет давно была замужем! Это теперь девушек не берут, пока они ходят в школу. А мы грамоте не учились. Совершеннолетняя, несовершеннолетняя — никого это не интересовало. Прикидывали на глазок. Бывало, куклу из рук отберут и ведут к жениху.

Выдавали и четырнадцатилетних, если собой недурна... Не засиживались в девках и те, кого аллах обошел красотой. За таких не требовали калыма. Кому жена необходима — возьмет, не будет смотреть на кривые ноги или на длинный нос.

— Без любви?!

— Приглянулась кому-нибудь, пришлют сватов.

— А за тобой тоже приходили сваты?

Апчара хорошо знала, как ее мать выходила замуж. Но знала она и то, что матери удовольствие рассказывать, как все это было. Особенно гордилась мать калымом, который дали за нее.

Пришел Темиркан, грамотный, молодой и настойчивый. В то время грамотность была большой редкостью. Кабардинец, и вдруг может написать прошение даже начальнику округа князю Атажукину! Жуть!

У Хабибы было трое братьев. Темиркан пришел к ним и положил на стол офицерский наган.

— Ваша сестра в соседней комнате. Мой наган на столе. Отдавайте мне сестру, наган достанется старшему брату.

— За один револьвер?

— Мало?— обиделась Хабиба на непонятливость дочери.— А ты знаешь, сколько стоил тогда револьвер? За него отдавали кабардинского скакуна, не то что сопливую девчонку. А знаешь, сколько дали за Данизат? Сорок сапеток кукурузы.

Хабиба всякий раз упоминала про эти сапетки: «Вот насколько я была лучше, красивее, чем соседка Данизат, теперешняя жена Бекана».

— И ты согласилась?

— Меня никто и не спрашивал. Это теперь растут дети, непослушные родителям.

Наказание аллаха. Дочь захотела за.муж — пошла. Сын захотел жениться — женился. Родители только руки возносят кверху. Но это похоже больше на голосование на сельском сходе, а не на родительское благословение.

Апчара снова уткнулась в книгу про любовь. Эти разговоры ее не касаются. Пока не закончит институт, о замужестве думать не будет. Апчара видит, как старается мать, чтобы вывести своих детей в люди. Зимой и летом ходит она в одном и том же платье. И все ради Альбия-на и Апчары.

«Кожа на мне, как решето, от многих бед»,— любит говорить Хабиба. Иногда она вспоминает все удары судьбы, которые послал ей аллах. Словно он хотел испытать ее волю и преданность. Судьба ее была, как угли в ладонях, которые позаимствуешь в очаге соседа и несешь к своему очагу, перебрасывая с руки на руку.

Когда Темиркан умер, Альбиян учился в Москве. Он еле успел к похоронам. Весь аул провожал Темиркана в последний путь.

Этому не приходится удивляться. Почти все новое, что появилось в ауле за эти годы, так или иначе связано с именем Темиркана: школа, детские ясли, детская площадка, комитет крестьянской взаимопомощи, общественная баня, сельский клуб.

После похорон Альбиян заявил, что в Москву больше не поедет, не может бросить на произвол судьбы мать и сестру. Но тут и Апчара впервые показала характер.

— Мы не маленькие. Руки-ноги у нас, слава богу, есть. С голоду не умрем. Еще и тебе поможем. А ты должен учиться.

Брат поддался уговорам, уехал.

Апчара и правда начала помогать. В фанерный ящик она укладывала груши из отцовского сада и посылала в Москву. Альбиян получал посылки, но груши успевали попортиться в дороге. Можно было выбрасывать их, не открывая ящика, не глядя.

Конечно, об этом Альбиян домой не писал. Напротив, благодарил, расхваливал вкус, аромат, обещал Апчаре привезти что-нибудь из Москвы.

Апчара старалась. Она пекла кукурузные чуреки и тоже упаковывала их в фанерные посылочные ящики. Чуреки не гнили, подобно грушам. Они обрастали зеленым пухом плесени и затвердевали до крепости хорошего речного булыжника.

И опять Альбиян хвалил в письмах вкус чуреков, но все чаще и настойчивее напоминал, что слишком уж Апчара заботится о нем. Видимо, это мешает ей учить уроки и помогать матери по хозяйству.

А еще Апчара вкладывала в конверты, к длинным письмам своим, лепестки любимых цветов, листочки с садовых деревьев, а однажды положила даже пятирублевую бумажку.

В школе за хорошую учебу ее премировали сандалиями. Но сандалии почему-то выдали мужские, пришлось их продать. Из вырученных денег она отослала пятерку брату, а на остатки купила матери чувяки: Хабиба два раза в день ходила за водой, а вода далеко. Да еще приходилось ей носить зерно на мельницу. А кто сосчитает, сколько километров накружишь за день по дому? Апчаре не давала дотронуться ни до воды, ни до дров: «Твое дело книжки, учебники. Твой брат черпает зерна знания прямо из амбара, а тебе приходится по зернышку подбирать на току. Учись, приедет Альбиян, удивишь его. Скажет, откуда сестра набрала столько знаний?»