Сломанная роза

Беверли Джо

— Хлеб и вода творят в подобных случаях чудеса, сир, — заметил архиепископ Лондонский.

— Верно, верно, — кивнул король. — Кроме того, совсем недавно архиепископ сам рекомендовал телесное наказание для сломления греховной гордыни…

— Ах, да. — Глаза престарелого архиепископа Лондонского засветились почти добродушным весельем. — Десять ударов в каждый час молитвы, не так ли, сир?

— Как мудро. Как справедливо. — Генрих кивнул Фицроджеру. — Проследите за этим, друг

мой.

— Охотно, сир. — И Фицроджер направился к дверям вслед за упирающимся Фламбаром.

— Вы еще пожалеете! — вопил тот, в то время как стражники под руки вели его к выходу. — Я вам еще понадоблюсь, как вашему покойному брату!

Генрих лишь улыбнулся.

— Ступайте добром, Фламбар, не то я прикажу удвоить число ударов.

Покуда архиепископа и его присных выдворяли из палаты суда, Галеран гадал, неужели вся сцена суда, исключая неожиданности, была заранее задумана. Вероятно, Генрих понимал, что Фламбар может быть ему полезен, но лишь как униженный, сломленный раб, а не как человек, обладающий достаточной властью, чтобы угрожать королю. Сегодня Генриху представился удобный случай сломить Фламбара.

Воистину, Генрих Боклерк интересный человек, но Галеран предпочел бы провести жизнь подальше от его орлиного взгляда.

Мольбы и угрозы архиепископа затихли за закрытой дверью, и король обратил внимание на тех, кто остался: на Галерана, Рауля, лорда Вильяма и Лоуика. Монах-писец Варвик и архиепископ Лондонский отныне были только наблюдателями

— Сир, — сказал Галеран, — я должен идти к жене…

— Еще минуту, милорд. Уверяю вас, она в безопасности и отдыхает под самой надежной из защит.

С этими словами король повернулся к Лоуику.

— Итак, сэр Раймонд…

Но, к удивлению Галерана, не Лоуик, а Рауль шагнул к трону и опустился на колено перед королем.

— Ваше величество, дозвольте мне сказать.

— Сэр? Я не предполагал, что и вы принимали участие в этом деле.

Рауль усмехнулся в ответ.

— Я желал бы остаться в стороне, сир, но леди Джеанна просила меня говорить здесь от ее имени.

— Леди Джеанна, разрешите вам заметить, — в словах короля ясно слышалось предостережение, — находится вне всякой опасности. Большая часть вины с нее уже снята, и если она заслужила наказание, то уже получила его.

— Но ее беспокоит судьба Раймонда Лоуика, сир.

Наступило гробовое, изумленное молчание, которое нарушил лишь Галеран, с шумом выдохнув воздух. Так вот где… вот где ждало его предательство?

— Леди Джеанна не испытывает глубоких чувств к сэру Раймонду, — продолжал Рауль, будто не замечая, какое оцепенение вызвали его слова. — Но она считает себя виновной в его злоключениях, ибо именно ее действия в минуту помешательства заставили его согрешить. Она молит о милосердии к нему и просит, чтобы душа ее мужа не была отягощена смертью Лоуика.

— Ах, так она и о муже немного тревожится? — едко осведомился Генрих.

— Ее тревога о муже поистине велика, сир, — хладнокровно отвечал

Рауль. — Если она полагает, что сэра Раймонда не в чем винить, то подумайте, как должна она относиться к безвинно оскорбленному мужу. Единственное ее желание — сделать для него все возможное и не вынуждать его увечить других, что, как ей известно, ему не по душе.

— Включая необходимость высечь ее, — промолвил Генрих. — Удивительная женщина, хотя я, пожалуй, в какой-то мере разделяю чувства Фламбара относительно нее. Не пристало женщине поступать так, как поступила она, и вмешиваться в дела мужчин.

Поняв наконец, что происходило с Джеанной в монастыре, Галеран принялся перебирать в уме слова, которые скажет ей при встрече. Но вначале нужно исправить положение. Он преклонил колени рядом с Раулем.

— Сир, если жена моя своими поступками невольно оскорбила вас, я прошу за нее прощения. Полагаю, что лишь глубокoe раскаяние заставило ее вести себя подобным образом.

— А обычно она — смирная, хорошо воспитанная женщинa, не так ли?

Судя по тону Генриха, он в этом сильно сомневался, и Галеран решил, что отвечать не стоит, можно просто пожать плечами.

Генрих рассмеялся.

— Да, подчас женщины подобны шипам, терзающим плоть мужчин, особенно острые умом, как ваша супруга. Но они сторицей воздают нам за каждый укол. Встаньте, друзья мои, вы сделали свое дело. Итак, — внезапно обратился он к Галерану, — присоединяетесь ли вы к просьбе вашей жены о милосердии?

Галеран взглянул на Лоуика, немного жалея, что поединок так и не состоится.

— Сир, я простил жену и не думаю, чтобы вина сэра Раймонда в прелюбодеянии была больше, чем ее вина. За иные его грехи, однако, я смиренно просил бы вас последоватьсовету архиепископа Лондонского и отправить сэра Раймонда сражаться за божье дело. Его недюжинные военные дарования надобно поставить на службу Христову.

«И тогда, милостью божией, я никогда больше не встречусь с ним», — подумал он про себя.

— Что скажете, сэр Раймонд? — обратился король к Лоуику.

Тот выглядел скорее встревоженным, нежели умиротворенным.

— Сир, я с благодарностью принял бы столь милостивый приговор, когда лорд Галеран дал бы мне слово, что не станет впредь наказывать леди Джеанну и не причинит никакого зла моей дочери.

По сжавшимся в ниточку губам короля Галеран увидел, что тот теряет терпение, и решил вмешаться.

— Раймонд, как могу я причинить зло невинному дитяти или Джеанне, которую так люблю?

Лоуик недоверчиво нахмурился, и Галеран понял, что его на самом деле снедает тревога за Джеанну. Он действительно пекся о безопасности Джеанны и Донаты.

— Любому человеку нелегко принять неверную жену, да еще с чужим ребенком. Ты ударил ее, мне рассказывали.

Галеран часто гадал, каким злом отзовется тот удар, и оправдания не имели никакого значения. Теперь он знал это. Быть может, все мытарства, какие им пришлось пережить, были вызваны этим ударом, раздувшим страхи Лоуика.