Сломанная роза
Шрифт:
— Потому что убийства не было, — прорычал Галеран, сверля взглядом архиепископа.
— Так отчего же умер ребенок? — мягко обратился к королю Фламбар. — Здоровый мальчик, сир, восьми месяцев от роду, который однажды заснул и больше не проснулся. В самую ночь его погребения, погребения своего единственного ребенка, Джеанна Хейвуд в супружеской постели совокупилась с сэром Раймондом. Добровольно, сир. Мне кажется, что именно леди Джеанну следует подвергнуть испытанию железом.
Галеран почувствовал, как изменилось настроение в палате. До сих пор ему удавалось избегать разговоров о Джеанне, отвлечь внимание от нее, но теперь ее судили, ей угрожала опасность. Да, она изменница, прелюбодейка, этого не скроешь. Но то, что сказал Фламбар, куда ужаснее. Неверную жену могли помиловать; в конце концов, главным ее судьейбыл муж. Но к детоубийце суд будет безжалостен.
— Ребенок, который умер, был моим сыном, — заговорил Галеран как можно спокойнее. — И если бы причина его смерти внушала мне подозрения, разве не я первый принял бы меры?
— Так вы, милорд, знаете, отчего умер ваш сын? — в притворном изумлении ахнул Фламбар.
— Я знаю, что она не стала бы убивать Галлота, — отвечал Галеран, обращаясь к королю. — Сир, жена моя любит детей, и ее желание иметь собственного ребенка было поистине велико. Потому я и решил взять меч во имя господа и отправиться в далекий, опасный поход. Господь наградил нас первенцем — дар тем более бесценный, что мы ждали его много лет. Я могу представить суду сколько угодно свидетельств о том, что моя жена была самоотверженной матерью и глубоко скорбела об утрате ребенка.
— Могу поклясться, так оно и было, — подтвердил лорд Вильям. — Она не льет слез, не причитает в голос, подобно другим женщинам, но те, кто знает ее, видели, как неутешно было ее горе.
— Вопрос не в том, была ли глубока ее скорбь, — возразил архиепископ Лондонский, — но в том, предавалась она блуду с этим человеком в день погребения своего дитяти или нет.
И Лоуик сказал:
— Так было, сир.
Он говорил с видимой неохотой, и Галеран подумал, что, верно, и он хочет отвести опасность от Джеанны. Что ж, это делало ему честь.
— У нее были на то причины, сир, — сказал Галеран, понимая, что ступает на коварную почву. Даже если ему удастся объяснить поступок Джеанны этим людям, нельзя ни словом обмолвиться о ее войне с богом. — Моя жена созналась мне во всем, подробно рассказала, как все случилось. Проще говоря, она помешалась. Ведь она думала, что я погиб; а когда, как по мановению божию, лишилась сына, от горя разум ее помутился. Да, она согрешила с Лоуиком, но лишь единожды, пока рассудок не вернулся к ней. Пусть Лоуик попробует не подтвердить мои слова.
— Сэр Раймонд? — вопросил король.
Лоуик покосился на Фламбара, но затем сказал:
— Да, сир, это было только один раз, и я тоже не верю, что в то время она была в здравом уме. Я пытался противиться ей, но оказался слишком слаб.
По палате прошел оживленный шорох, почти смешок, и Галеран почувствовал, что ему стало немного легче. Он был почти благодарен Лоуику: тот видел, какая опасность грозит Джеанне, и старался уменьшить ее.
Если б не проклятый подложный документ, он вообще прижал бы Лоуика к сердцу в порыве братской любви. Хотя подделка скорее всего дело рук Фламбара, которому нужно, чтобы Джеанну оставили в заточении.
Весь гнев Галерана теперь был направлен на архиепископа.
Вперед выступил архиепископ Лондонский, явно встревоженный новостью об убийстве.
— Так что же со смертью ребенка? Быть может, дама лишилась рассудка при вести о гибели мужа и отняла жизнь у сына? Весьма прискорбно, но подобное деяние не должно оставаться безнаказанным.
Ответил лорд Вильям.
— Сир, — сказал он, — конечно, это странная смерть, но такое случается. Обычно люди считают, что мать заспала ребенка. А крестьяне рассказывают о духах, крадущих детей по ночам. Сын мой был в отлучке, поэтому я счел своим долгом навести необходимые справки. Никаких признаков насильственной смерти на теле младенца не было — лишь пятна, выступившие уже после смерти, как это всегда происходит. И, — многозначительно добавил он, — людям свойственно показывать пальцем на тех, кого коснулась пусть самая легкая тень подозрения.
Галеран затаил дыхание. Отец говорил о гибели Вильгельма Рыжего! И еще он давал королю понять, что, если Джеанну обвинят в смерти Галлота, лорд Бром может присоединиться к тем, кто обвиняет Генриха в братоубийстве.
Он угрожал перейти на сторону Роберта Нормандского.
Король прищурился. Наступило зловещее молчание.
— Более того, — как ни в чем не бывало продолжал лорд Вильям, — поскольку мне небезразлично это дело, я говорил о нем с лекарем Уолтхэмского аббатства…
Галеран судорожно вздохнул. Опомнившись от потрясения, он заметил, что вошел Фицроджер и стоит подле трона, собираясь что-то сказать.
—…Брат Гарт подтвердил, что порой дети умирают без видимых причин. Обычно такое случается с детьми младшими, чем Галлот, но в остальном все обстоятельства его смерти совпадают с известными ему случаями. Я действительно думаю, что господь явил нам Свою волю и в великой мудрости Своей решил забрать милое дитя к себе.
— Да будет так, — молвил король. — Не будем пытаться раскрыть неразрешимую тайну, и не пристало христианам бросать камни в ту, чья вина не доказана. Если кто согрешил, многомудрый господь покарает его.
Говоря, Генрих не сводил глаз с Вильяма Брома, как будто на самом деле речь шла о подозрениях, касающихся его самого и смерти его брата.
— Также мне думается, — окрепшим голосом продолжал он, — что подлинность этого документа о помолвке крайне сомнительна. Настолько сомнительна, что я объявляю его недействительным до тех пор, пока мне не будут представлены неопровержимые доказательства. Но это очень нелегко, поскольку никого из свидетелей нет в живых. — Король улыбнулся одними губами. — Я уверен, что вы, милорд архиепископ Дургамский, приняли на веру подлинность документа. Но Раймонд Лоуик должен был сознавать, что преднамеренно участвует в обмане.
От столь быстрой смены обстоятельств Лоуик побледнел как полотно и встал.
— При всем уважении, сир, я утверждаю: этот документ настоящий, и я настаиваю на своем праве доказать его подлинность мечом.
Генрих не думал скрывать раздражение, и Галеран невольно разделял его убеждение о том, что в подобных поединках только гибнут понапрасну хорошие бойцы. Желание убить Лоуика мало-помалу ослабевало, пока не исчезло вовсе. Беднягу сначала ввела во грех Джеанна, а затем одурачил Фламбар.