Сломанная роза

Беверли Джо

— Я не знаю, — сказала Алина.

— Ты страшишься сдаться на милость победителя?

— Нет, боюсь, что нас застанут в таком виде.

— Никто не станет искать нас здесь, если только ты не закричишь, — усмехнулся Рауль.

— Зачем бы мне кричать?

— Помнишь дом матушки Хелсвит?

Алина воззрилась на него, видя лишь тень лица во мраке.

— Ты хочешь ударить меня, а потом…

— Алина, я сделаю все, чтобы ни разу в жизни не ударить тебя. Но от наслаждения тоже иногда кричат.

И, прежде чем она успела выразить недоверие, он закрыл ей рот властным, победоносным поцелуем, и она сразу вспомнила Уолтхэм и повозку жестянщика. Из одного любопытства она нащупала ножны, но ножны оказались пустыми.

Рауль усмехнулся, но не остановился, поцелуями увлекая ее в беспамятство.

Часть Алины — вышколенная, привычная к трудностям почти монахиня — взывала о необходимости визжать и драться хотя бы потому, что так положено вести себя порядочной девушке. Разум говорил, что можно драться и визжать, когда она дойдет до той черты, за которую хочется, но нельзя переступить.

То есть поднять тревогу. Но Алине не верилось, что когда-нибудь она захочет кричать, пусть от наслаждения, если на крик прибегут люди и застигнут ее за таким занятием.

Она прилежно вникала в науку поцелуев, встречи полуоткрытых губ, сплетения языков. Рауль положил руку ей на грудь. Алина погрузила пальцы ему в волосы, чтобы привлечь ближе к себе, чтобы поцелуй не прервался в миг такого наслаждения, и сама прижалась губами к жаркому рту.

Он чуть отстранился, и только тут Алина поняла, что уже обхватила его руками и ногами, как мальчишка, карабкающийся на дерево. Да, если ей хотелось заставить Рауля поверить в то, что поражение ей неприятно, она, видимо, плохо старалась.

Рауль подставил ладонь под ее грудь и приподнял так, чтобы дотянуться губами. Рубаха такая тонкая… Алина уже не гладила его волосы, но вцепилась в них.

— Что ты там делаешь? — тихо спросила она. Он поднял голову.

— Тебе не нравится?

Но рука его не переставала ласкать ее вторую грудь, и Алина в ответ лишь невнятно застонала.

Как видно, он правильно понял ее, ибо вернулся к своим трудам.

До сих пор Алина никогда ничего похожего не испытывала. Это было как сильная горячка, только очень приятно. И все же, самодовольно думала она, никакого желания вскрикнуть не возникало.

Рауль тем временем обнажил ей плечи, потом спустил рубаху до пояса и прильнул губами к горячей коже, а рука его добралась до потаенного местечка между ногами Алины, еще более чувствительного, чем ее груди. Алина чуть не ойкнула от изумления, но в последний миг сдержалась.

Она удивилась вовсе не тому, что там такое чувствительное место, ибо слышала, что можно испытать удовольствие, трогая себя между ног, и даже пробовала сама, но ощущения показались ей недостаточно приятными, чтобы грешить из-за такой малости. Должно быть, она что-то делала не так… И Алина вцепилась в рукав Рауля, чтобы не вскрикнуть.

Нежное, медленное поглаживание ничем не напоминало воинственного приступа, вот только внутри у Алины разливался волнами непонятный жар.

— Мои стены, — пробормотала она.

Он поднял голову от ее груди.

— Да. Я теперь твой.

— Нет. Да. Я сказала — стены. Ты ведешь подкоп под мои стены.

Он тихо засмеялся.

— Я уже несколько недель как веду этот подкоп, моя маленькая крепость. Сначала я незаметно рыл землю. Потом засыпал сухой порох. А нынче ночью я запалю фитиль, и пламя взрыва сокрушит твои бастионы, и ты будешь беззащитна предо мною.

— Наверно, я уже…

— Так мне остановиться? — Но по его тихому смеху Алина догадалась, что он заранее знал ответ.

— Нет, но…

— Тс-с-с-с, — шепнули его губы, не отрываясь от ее губ. — Помни, только тихо. Ведь ты не хочешь, чтобы сейчас сюда тебе на помощь прибежал твой главный защитник?

Он снова ласкал ее груди и тихонько раздвигал бедром ее ноги, и гладил сильнее, так что она обвила его руками и прильнула теснее, боясь упасть, — смешно, ведь и падать некуда.

Вот, надавив пальцами еще сильнее, он впился губами в ее грудь и просунул палец внутрь, в нее. Алине показалось, что между его пальцем и губами сквозь нее ударила молния.

— Ах! — И этот вскрик она успела приглушить, но еще бы чуть-чуть…

— Кусайся, если хочешь, — шепнул Рауль, снова гладя тихо и нежно.

Алина впилась зубами ему в плечо, думая, не надо ли все-таки закричать, чтобы прибежал главный защитник.

Большая рука Рауля раздувала огонь, который вот-вот должен был сжечь ее дотла, а его бедро, как окружившее крепость войско, не отпускало ее на волю из объятой огнем цитадели. У Алины возникло чувство, что она действительно борется за свою жизнь, и она напряглась всем телом, обхватила Рауля руками, вонзила в него зубы.

Но нет, она не рвалась прочь, хоть он и жег ее, и невнятные звуки, срывавшиеся с ее губ и заглушенные его плотью, не были криками о помощи.

А потом искра упала на порох, дерево занялось огнем, и стены крепости содрогнулись, треснули и пали.

За ними Алина увидела свет.

Нет. Свет — слишком слабое слово.

За рухнувшими стенами она увидела небеса, и в одном кратком взгляде ей открылась бескрайняя, сияющая синева.

Его рука. Его ласковая, надежная рука поднимала ее к небесам, и Алина подумала, что вот-вот потеряет сознание, но затем с тайным сожалением почувствовала, как меркнет и исчезает чудо, а она сама легко, как пушинка в тихий безветренный день, опускается вниз, на деревянную площадку лестницы.

Рауль обнял ее, поправил на ней рубашку и снова принялся ласкать и гладить так нежно, что ей захотелось никогда не расставаться с ним.

— Кажется, я не кричала, — сказала наконец Алина.

— Ты точно знаешь?

— Никто не поднял тревогу.

— Твоя правда. Надеюсь, у меня не останется шрам на всю жизнь? — Но он улыбался, это было ясно по голосу.

Алина дотронулась до мокрого пятна на его тунике, там, где был ее рот, и нащупала под тканью следы зубов.

— Ой, боже мой…