Сломанная роза
Шрифт:
— Да, а я не заслуживаю такой любви…
— Джеанна, расскажи, объясни…
— Не знаю, смогу ли я. Возможно, проще всего сказать, что я была безумна.
— Но это неудивительно. — Его рука замерла, так и не коснувшись ее волос. — Ты ведь тогда только что лишилась ребенка.
— А думала, что, быть может, и тебя тоже. Услышав о твоей гибели, я начала думать, что господь взял тебя взамен Галлота. Но я никогда не просила Его об этом, Галеран!
— Да и господь не стал бы вступать с тобою в такую грязную сделку.
— Я знала, ты не поймешь, — поморщилась она и опять прижалась головой к его ноге, так что лица ее он видеть не мог. — Галеран, я не такая хорошая, как ты, и бога себе создаю по своему образу и подобию. Я сговорилась с богом, что пошлю тебя в поход, а Он взамен дарует мне дитя. Я знала, ты не хотел идти, но подталкивала тебя всеми доступными мне средствами. Когда я услышала, что ты погиб, я не поверила, но задумалась… Думала — не взял ли господь больше, чем я предлагала ему. Или — не предложила ли я по неведению больше, нежели понимала… Я молилась, чтобы бог сохранил тебя, молилась каждый день. Но потом умер Галлот…
Теперь он коснулся ее волос, ибо ему показалось что Джеанна как-то поникла и тяжелей привалилась к его ноге.
— Это было так внезапно, так необъяснимо… Я решила: вот так господь услышал мою молитву и ответил, поменял местами фигуры, как мошенник на ярмарке…
— Джеанна!
— Я возненавидела бога, — сверкнула она недобрым взглядом. — Да. Я возненавидела Его. Я хотела успокоиться, забыться. Но более всего я хотела совершить нечто дурное, злое, самое злое, что только могла придумать. И соблазнила Раймонда.
Галеран не знал, как ответить на это признание.
— Ты считаешь это наибольшим злом, какое только можно выдумать?
— Да, кроме убийства родного сына, а это, возможно, уже было сделано.
Галерана прошиб холодный пот.
— Что ты говоришь?
— Я не убивала сына! Но мне казалось, господь наказывает меня за какой-то поступок, какую-то мысль… за те молитвы… — Она вскочила на ноги, принялась ходить по комнате. — Дети просто так не умирают. Быть может мои молитвы о тебе были так поняты. Быть может, я могла удержать только тебя или только Галлота, и выбрала тебя…
— Чепуха. А почему ты уверена, что Раймонд не мог убить его?
Джеанна остановилась перед ним, лицом к лицу.
— Я же очень чутко сплю. Вспомни, бывало ли, чтобы ты встал раньше меня, и я не проснулась бы?
— Верно. А не мог он опоить тебя?
— Я поняла бы. Да и не стал бы он этого делать. Он любил Галлота, играл с ним…
Теперь вскочил Галеран.
— Ради всего святого, Джеанна! Мало того, что он занял мое место в твоей постели, так он еще нянчил сына — моего сына, которого я так и не увидел?
Она вздрогнула, точно он опять ударил ее.
— Я только говорю правду.
— Тогда давай не будем об этом.
— Галеран…
— Уходи.
— Галеран!
— Вон!
Она выбежала — и правильно сделала, ибо ярость уже разгоралась в нем, подобная пламени, способному пожрать все на своем пути.
Дрожа от бешенства, Галеран рухнул на скамью. Джеанна права: только правда могла очистить и заживить душевные раны, но не теперь. Позже. Та правда, которую он услышал сегодня, была ему пока не по силам.
Галерану почти не приходилось иметь дело с малыми детьми, но все же он мог представить, как Раймонд Лоуик — красавец Раймонд — качает на коленях младенца. Он так явственно представлял себе эту картину, что даже слышал заливистый смех ребенка.
Галеран встал, натянул одежду, приготовленную для него Джеанной. Ему уже пора было занять место во главе стола и благословить трапезу, тем самым давая понять всем, кто еще сомневается, что в Хейвуде воцарились мир и согласие.
На миг он замер. Мир и согласие, как бы не так.
Она соблазнила Лоуика, потому что возненавидела бога? Безумный поступок, но именно так повела бы себя Джеанна и раньше, в годы своенравной юности. А он-то думал, она уже переросла те дикие выходки…
Завязав узлом пояс штанов, Галеран заметил на столике розу из слоновой кости. Сломанный лепесток был водворен на место, и он не рискнул снова дотрагиваться до него. Теперь он знал: тогда, много лет назад, Джеанна не нарочно разбила розу. Она лишь дала волю своему отчаянию.
А потом, год назад, ее отчаяние вылилось в ярость и жажду разрушения, и эта ярость обратилась против бога. Галеран верил, что так оно и было, и горячо молился о ниспослании Джеанне прошения. И еще о том, чтобы она никогда не вздумала прилюдно исповедаться в таком грехе.
Надев выбранную Джеанной синюю шерстяную тунику с шелковой вышивкой и золоченый кушак, он начал испытывать странное горькое успокоение от разговора с женою. Теперь он понимал, что она хотела сказать ему. А теперь, думал он, надевая на шею тяжелую цепь из золота и серебра, надо убедить всех и каждого, что в наказании нет нужды.
Для начала следовало устроить эффектный выход господина и госпожи Хейвуда к общей трапезе. Галеран послал за Джеанной и велел ей одеться пышно и богато.
Она послушно сменила будничную льняную тунику на шелковую, а простой витой шнур-опояску — на кушак, расшитый золотой нитью и жемчугом. Одевалась молча, не глядя на мужа.
— Не бойся меня, — сказал Галеран. — Я привел себя в чувство.
Джеанна перестала завязывать кушак, взглянула на него, и в ее глазах он увидел не страх, но тревогу.
— Я должна быть осторожной. Если в состоянии бешенства ты сделаешь мне больно, Галерен, боюсь, ты этого никогда себе не простишь.
Она слишком хорошо его знала.
Так же, как и он ее.
— Но я ударил тебя, — возразил он. На щеке Джеанны до сих пор виднелось желтоватое пятно.
— Тебе стыдно до сих пор, да?