Сломанная роза
Шрифт:
— Минуточку, гражданин, — проворчал дежурный по управлению и схватил трубку. — Да, капитан Криницкий… Слушаю, товарищ подполковник… — физиономия дежурного приобрела почтительное выражение. Сквозь окошко было слышно, как на другом конце эфира тараторит абонент, а капитан Криницкий покорно внимал, лишь иногда вставляя «Да, товарищ подполковник» или «Нет, товарищ подполковник». Вадиму стало скучно. Он повернулся боком и оперся локтем о стойку. В юдоли правопорядка было многолюдно, сновали люди в форме и без формы. В кабинете за решетчатым проемом непринужденно смеялись женщины — видимо, местные работницы. Заиграл мобильник
Она и звонила. На экране старенького аппарата ясно и недвусмысленно высветилось: «Маргарита Львовна». Вадим раздраженно поморщился, немного помешкал. Ладно уж, сколько можно разглядывать ее пропущенные звонки, хоть услышать в последний раз ее голос… Капитан за стойкой продолжал выслушивать пожелания старшего по званию и время от времени косился на Вадима.
— Слушаю, — сказал он сухо.
— Ты кретин!!! — взорвалась Кира. — Ты был вне зоны!!!
— Да, действительно, — помедлив, допустил Вадим. — Какое-то время я был вне зоны. Но, надеюсь, в скором будущем туда вернуться.
— Да не этой зоны… — Кира осеклась. — О, Господи… — Она едва не захлебнулась. — Слушай, прости меня, забудь обо всем, что я говорила и делала… — ее голос вибрировал от сильного волнения. — Все не так, я полная дура… Все бабы такие дуры…
— Но один наш приятель недавно вычислил, что ты не дура, — ухмыльнулся Вадим, зажимая трубку ладонью.
— Дура, милый мой, еще какая дура… — частила Кира. — Уж мне-то виднее, можешь не сомневаться. Я лучше других знаю, дура я или нет. Я ношусь по городу на машине, сейчас нахожусь на левом берегу. Где ты, милый мой дурачок?
— В этом, как его… — Он тоже начинал волноваться. — Ленинское управление внутренних дел…
— Господи, какой ты тупой… У меня сейчас сердце с тобой разорвется… О, боже… — как ни странно, она рассуждала логически. — Если ты отвечаешь на мой звонок, если можешь говорить, значит, еще не случилось самое страшное… Живо уноси оттуда ноги!!! — взревела она. — И не отключай трубку, оставайся на связи.
Дышать стало трудно, завертелось районное управление внутренних дел — завертелись люди в форме и без, завертелся женский смех, дежурный капитан Криницкий, который закончил, черт его дери, телефонные переговоры и, нахмурившись, словно что-то выкапывал из памяти, смотрел на Вадима.
Он попятился — как бы ненароком, смастерив невинное лицо.
— Гражданин, минуточку, — строго сказал дежурный, привставая со стула.
— Извини, капитан, я передумал, — бросил Вадим, в спешке удаляясь. — Спасибо, что выслушал…
— Эй, стой! — дежурный прозрел, выметнулся из застекленной кабинки. — Мужик, остановись! Эй, тормозните его кто-нибудь!
Вадим уже мчался к входной двери с горящими глазами. Какого дьявола он оказался в этой западне?! Его же ждут, любят!!! Двое патрульных возвращались с перекура, он чуть не сбил их, растерявшихся, разбросал и выметнулся на улицу. В непосредственной близости от управы, слава богу, ничего угрожающего — несколько патрульных машин, в капоте ковырялся водитель. Он припустил со всех ног налево, промчался вдоль жилого дома, мимо какого-то медицинского учреждения с пристроенной к нему аптекой.
— Эй, стоять, стрелять будем! — вопили в спину те самые патрульные, много же времени им понадобилось, чтобы выйти на свежий воздух. Но очень сомнительно, что они начнут стрелять, слишком много вокруг людей, особенно возле поликлиники. Мамаша с коляской округлила глаза и судорожно пыталась справиться с управлением. Он промчался мимо, вскинул трубку к уху.
— Ты здесь? — послышался голос Киры. — Боже, я все слышу… Ты в какую сторону бежишь?
— Из управления налево… Я понятия не имею, какие здесь улицы и куда бежать… Новые дома, старые дома…
— Добегаешь до первой примыкающей дороги — и направо. Я уже подъезжаю к Монументу.
— К какому монументу?
— Это неважно. Черт, здесь одностороннее движение… Ну, что ты орешь, козел?! Не видишь, баба едет! — это, по всей видимости, адресовалось не Вадиму.
Он вылетел на прилегающую улочку, помчался быстрее лани. Патрульные бежали за ним, но были не в форме, размякли, раздобрели на непыльной работе. Он поднажал, сердце колотилось в грудной клетке. Похоже, Кира справилась с односторонним движением. Навстречу по колдобистой дороге летела знакомая серая «Корона» с забрызганными грязью номерами. Визжали тормоза, она разворачивалась на узкой улочке, возмущенно гудел серебристый внедорожник, который она лихо подрезала.
— Живо падай! — распахнулась задняя дверь, он влетел в салон, а захлопывать ее пришлось на полном ходу. Машина неслась по незнакомым улицам, то и дело куда-то сворачивала, протискивалась узкими переулками. Визжали тормоза, сыпалась ругань, Кира что-то бормотала о приоритете проезда нерегулируемого перекрестка тупыми брюнетками… Она не выезжала на основные магистрали, забитые транспортом, шныряла дворами и «огородами». Он перебрался на переднее сиденье, зачарованно смотрел на ее лицо. А она закусила губу от напряжения, капелька пота блестела на кончике носа. Пунцовые пятна расцвечивали мордашку. Последний поворот — у гаражного кооператива на улице Пермитина, недалеко от супермаркета «Быстроном». Она проехала в конец гаражных боксов, встала на свободном пятачке, перевела дыхание… и набросилась на него, оторопевшего, замолотила по его груди кулачками.
— Ты курсы придурков окончил или уже был таким?! — орала она. — Ты хоть иногда соображаешь, что ты делаешь?! Гордые мы какие — чуть что, так сразу сдаваться… А обо мне ты подумал?! — и внезапно заревела, утонув в его объятиях.
— Ну, все, полилась вода в хату, — пошутил Вадим. Он гладил ее по волосам, по вздрагивающей спине, целовал в висок. — Прекращай это половодье, ты что себе позволяешь?
— А что тут непонятного? — она отстранилась и, всхлипывая, стала протирать глаза кулачками. — С тобой плохо, Вадим, без тебя еще хуже. Влюбилась, как дура… Мозги об этом узнали и пришли проститься. Теперь они далеко…
— Это плохо, — посетовал Вадим, снова обнимая ее. — Меня ведь волнуют не только твои привлекательные формы, но также ум и… поговорить. А ну-ка возвращайся в привычное состояние, я здесь, все хорошо. Кстати… — он смутился, — если уж ты решила осложнить себе жизнь, то прими мои сочувствия. Полагаю, отговорить тебя будет трудно.
— Да, я осложнила себе жизнь. — Она заулыбалась сквозь слезы. — Но это все-таки жизнь. А не время в раздумьях о суициде, что было раньше… Господи, как мне хорошо, сделай так, чтобы это не кончалось!