Сломанная тень
Шрифт:
– Любимая!
Вот и Кислицын тоже про Амура! Неужели заметили, что Митяй правое яйцо у статуи отломал?
Полина с Кислицыным помолчали минуту, а потом снова на французском затараторили. Опять ничего не понять!
– Но зачем вы писали Налединскому? А вдруг он помешает нашему бегству?
– Нет! Будь Юрий здесь, мы вместе, втроем обязательно нашли бы выход! Как думаете, сколько времени письмо будет плыть до Лондона?
Кислицын задумался:
– Навигация уже закрыта. Верно, через Ригу пойдет. Месяц, не меньше.
– Месяц туда, месяц обратно… – вздохнула Полина. – Через два месяца мое положение будет всем очевидно!
– Не волнуйтесь! Через неделю, максимум через две я получу деньги из Костромы! Дело верное!
– Да, да, – безнадежно сказала Полина.
– А как получим деньги, сразу уедем! В Америку! Или в Австралию! Сменим имена, начнем жизнь заново. Только бы не сорвалось…
– Думаете, без денег я не буду вас любить?
Кислицын посмотрел в глаза Полины. Ни до, ни после ему не довелось видеть такого взгляда, в котором было смешано все: тоска, печаль, радость, отчаяние, надежда, вера! И любовь! Сумасшедшая любовь, о которой Матвей Никифорович всю жизнь мечтал и описывал идиллически в своих романах. Однако в жизни женщины всегда оказывались приземленными, похотливыми, жадными и, как на подбор, пустыми. С ними, как с куклами, можно было лишь забавляться! Случайно оказавшись в доме Лаевских, Матвей Никифорович вытянул счастливый билет, попал в собственный роман. Полина была словно соткана из его фантазий и в то же время абсолютно непредсказуема: Кислицын никогда не знал, что она скажет или сделает в следующую минуту.
– Моя любовь! – завороженно, пытаясь ответить таким же взглядом, прошептал он.
«Опять про Амура, – расстроился Никанорыч. – Далась им эта статуя! Как стоял, так и стоит! Самому Амуру без разницы, сколько у него яиц!»
Внезапно он все понял: Матвея Никифоровича изгоняют из-за поломки статуи! Он около нее в кресле любил сидеть. Вот и решил Владимир Андреевич, что это Кислицын Амуру хозяйство попортил!
Никанорыч от радости кашлянул. И пришлось ему постучаться в спальню Полины Андреевны, не то влюбленные догадались бы, что он подслушивал:
– Вещи ваши собраны, Матвей Никифорович! На извозчика погружены! Куда везти прикажете?
– Как? Что? – хором спросили Кислицын и Полина, а потом переглянулись.
– Владимир Андреевич распорядился! Сказал, съезжаете!
– Я убью его! – Аполлинария Андреевна встала, Матвей Никифорович ее удержал.
– Не надо! Это мелкая месть гадкого человека!
– И он за нее заплатит! На сто тысяч я теперь не соглашусь!
– Сто тысяч? – изумился Кислицын.
– Да! Я потребовала их от него, угрожая публичным разводом!
Кислицын вытаращил глаза в изумлении.
– И еще! – Налединская поймала Матвея за руку. – Зайдите к Ольге! Расскажите ей все сами! Так будет лучше! Ольга – самая чистая душа в этом доме. Все! Идите!
– Вы будете на маскараде?
– А как же! Наше расставание продлится миг. Юрий оставил мне немного денег. Я завтра же сниму квартиру и съеду! Мы будем вместе!
– Я люблю вас!
– Сашенька! Рисуешь?
К неудовольствию Тучина, в мастерскую вошла не княгиня Дашкина, которую он ожидал, а Софья Лукинична.
– Доброе утро, тетушка!
– Зови меня Амалией, хорошо?
– Хорошо, тетя Амалия!
Софья Лукинична подошла к племяннику, колдовавшему над мольбертом, и нежно обняла за плечи.
– Как ты волшебно рисуешь! Даже князю Дашкину понравилось, а ведь он человек далекий от тонких материй, не то что мы с тобой!
– Дашкину?! Князь был здесь?
– Да, вчера! Интересовался твоими работами, ну и я решила похвастаться.
– И эту картину видел? – Тучин ткнул кистью в портрет обнаженной Юлии Дашкиной.
– Эта ему особенно понравилась! Чуть не лишился чувств от восхищения!
Тучин присвистнул! Вот, оказывается, почему нет княгини! Они условились на десять, сейчас пол-одиннадцатого, Тучин хотел уже послать казачка с запиской, узнать, не простудилась ли…
– А не хочешь ли ты изобразить меня?
– Пардон! – задумавшийся Тучин не расслышал.
– Сегодня позирую тебе я! – горячо прошептала ему в ухо Софья Лукинична. – В том же костюме, что и Дашкина. Помоги расстегнуть!
Александр замахал руками:
– Сегодня я занят, в другой раз!
Лаевская крепко прижала племянника к себе:
– А я хочу сегодня!
– Тетушка! – Тучин резким движением оттолкнул ее, Софья Лукинична приземлилась на банкетку. – Мне надо по делам! Я завтра вас напишу!
– Не обманешь? Меня все обманывают!
– Обещаю!
– Ты прямо сейчас уходишь?
– Да!
– Я провожу тебя!
Тучин никуда до того не собирался, но обстоятельства в образе тетушки просто выталкивали его из дома. Взяв альбом, он вышел из мастерской.
– Ольга! – Кислицын вошел к девушке, сидевшей за столиком для рукоделия. – А я искал вас! Зашел к Андрею Артемьевичу…
– К нему генерал Столбов пожаловал, вот мы и прервались. Присаживайтесь!
– Я на минутку! – Кислицын с перекинутым через руку кардиганом остался стоять. – Не знаю, огорчит вас мое известие или обрадует, но я зашел объявить… – Ольга испуганно сжалась; Матвей Никифорович, несмотря на искушенность в литературе, с трудом подбирал слова. – Я пришел сообщить, что съезжаю…
– Очень жаль! – протянула вежливо Ольга.
– И что наша помолвка расторгнута!
– Вы не любите меня? – Ольга подняла глаза от вышивки и затравленно посмотрела на него.
– Увы! – Матвею несколько месяцев назад очень непросто было просить ее руки, но оказалось, что отзывать предложение ничуть не легче. – Прошу простить меня и не держать зла!
– Что вы, Матвей! – Ольга грустно улыбнулась. – Я даже рада! Я очень переживала и чувствовала себя виноватой. А вдруг вы любите меня? Мы поженимся, и всю жизнь мне придется притворяться, что и я люблю! Я знаю, мне многие говорили, и Андрей Артемьевич тоже: стерпится-слюбится. Но как же слюбится, если я другого люблю? Ой… Я честно пыталась, читала ваши романы, учила наизусть стихи! Они замечательные! Вы столько пережили, столько страданий обрушилось на вас…