Сломанные ангелы
Шрифт:
– Ты это к чему?
Покачав головой, честно сказал:
– Однажды, лет примерно через сто пятьдесят, ты вспомнишь наш разговор. Когда окажешься в моем положении.
– Ах да, старичок, конечно…
Снова покачав головой, я не сумел прогнать с лица улыбку.
– Все ты знаешь…
– Ладно тебе. Я с одиннадцати лет в твоем положении.
– Надо же! Целое десятилетие.
Едва усмехнувшись, Крюиксхэнк уставилась вниз, на черную поверхность воды и на отражавшиеся в ней звезды.
– Ковач, мне уже двадцать два.
Что-то в ее голосе никак не вязалось с улыбкой.
– У
– Убита – в двадцать два.
Я резковато произнес последние слова, и Крюиксхэнк тяжело вздохнула:
– Да, мужик, настроение у тебя дерьмовое. Да, умерла в двадцать два. А теперь снова хожу и воюю, как все. Как все, здесь присутствующие. Ковач, я плохая… очень плохая девочка. Оставь свой тон. Я не младшая сестра.
Мои брови медленно поползли вверх. Потому, наверное, что она была близка к истине. Как никогда и как никто.
– Что ты такое сказала… Плохая девочка?
– Да… Говорю и вижу, как ты смотришь, – выдохнув струю дыма в направлении берега, она стряхнула пепел в воду. – А что ты говорил, старичок? Успеем ли, пока нас не вырубила радиация? Как оцениваешь момент?
В голове мелькнули воспоминания совсем о другом пляже и о склонивших свои стволы пальмах. О стволах, похожих на шеи динозавров. И еще воспоминание – о Тане Вордени, скользящей в воде на моих коленях.
– Крюиксхэнк, честно говоря, не знаю. Думаю, не время и не место.
– Тебя так пугают эти ворота?
– Я имел в виду нечто другое.
Тут она неопределенно махнула рукой:
– Как бы там ни было… Думаешь, эта женщина сумеет их открыть?
– Ворота? Ладно, Вордени открыла их в прошлый раз.
– Да, так. Мужик, а выглядит она… дерьмово.
– Думаю, тебе тоже стоит посетить лагерь.
– Спасибо, Ковач, после тебя. – Крюиксхэнк заметно оскорбилась. – Не мы строим эти лагеря. Скорее солдаты правительства. Чисто местные войска.
Запрыгнем на волну.
– Крюиксхэнк, ни хера ты жизни не знаешь.
Она слегка опешила, пропуская выпад. Потом заговорила, с трудом пряча притаившуюся в уголках рта обиду:
– Ладно… Зато знаю, что говорят про «Клин» Кареры. Про показательные расстрелы пленных, вот про что говорят. Очень грязная работа – ну, если уж «предъявлять счет за души». Что еще хочешь знать? Надежна ли я как партнер по связке?
Она отвернулась, уставившись в воду. Несколько секунд я продолжал смотреть на Крюиксхэнк в профиль, пытаясь осознать, каким образом упустил инициативу, и, к своему стыду, не мог этого понять. Потом облокотился на поручень рядом с ней.
– Извини, пожалуйста.
– Ничего.
Сказав так, она отодвинулась.
– Нет, в самом деле извини. Мне страшно неловко. Это место меня убивает. – Девушка улыбнулась – кажется, помимо своей воли, и я продолжил:
– Я думаю… Меня уже убивали. Умирал не раз и так, что в это трудно поверить. – Я помотал головой. – Сейчас я просто… Давно такого не испытывал.
– Да. И потом, ты еще отходишь от того случая с археологом…
– А что, заметно?
– Сейчас – да.
Она внимательно посмотрела на кончик зажженной сигары, потом примяла огонь и положила остатки в грудной карман.
– На самом деле я не могу тебя осуждать. Она такая умная и знает все про сложные вещи – о призраках и о математике… Реально лакомый кусочек. Могу понять твои чувства.
Слегка отстраненным взглядом Крюиксхэнк обвела окрестности.
– Удивлен?
– Отчасти.
– Да ладно тебе. – Она махнула рукой, показывая в сторону едва проступавшего сквозь ночную мглу пляжа. – Я чувствую… Что бы мы потом ни делали, вся оставшаяся жизнь пройдет под знаком… В зависимости от того, что увидим за воротами. – Она взглянула на меня. – Это, знаешьли, странно. Похоже на смерть. Мою смерть. Понимаю, что вернусь, и в такую минуту чувствую абсолютное спокойствие. Хотя не представляю, что со мной станет. Возможно, будет совсем плохо. Но нет, все же нет. Знаешь, я даже предвкушаю встречу. Что стоит по ту сторону ворот? Я не могу ждать.
Между нами возникло теплое чувство, странное в такой ситуации. Симпатия. После слов Крюиксхэнк на нас как будто что-то снизошло. Это отразилось в лице девушки и явственно ощущалось в той ауре, что словно висела в воздухе.
Крюиксхэнк снова улыбнулась, потом торопливо убрала со своего лица «внеслужебные» эмоции, вдруг заторопившись прочь.
– Увидимся по ту сторону, Ковач.
Она ушла. Проследив ее фигуру взглядом, я наконец присоединился к остальным.
Неплохо, Ковач, неплохо… Ты всегда был крепким парнем, сможешь еще раз?
Есть одно обстоятельство. Я умираю.
Траулер качнуло на волне, и я услышал, как где-то вверху заскрипела вывешенная над палубой сеть. Мысли сами собой возвратились к нашему улову. Смерть, пойманная в складки невода. Висевшая над нами, как гейша из Ньюпеста в своем гамаке. Теперь небольшая собравшаяся на корме компания казалась мне удивительно беззащитной.
Химия.
Старый, но популярный прием. Превышение концентрации с радикальным изменением эффекта. О да… те самые волчьи инстинкты. Нужно все запомнить. Подсознание Посланника. Собирать камни, пусть в них не нуждаешься. Пока.
Не важно, скоро я доберусь до всех. Начинается новая жатва.
Я устало закрыл глаза. Словно разговаривая, вверху шелестела сеть.
Сейчас я очень занят здесь, на улицах Заубервилля, но если…
Я щелчком отправил окурок за борт. Потом развернулся, направившись к центральному трапу.
– Эй, Ковач?! – Оторвавшись от мундштука, Шнайдер уставился на меня остекленевшими глазами. – Ты куда, мужик?
– На зов природы, – буркнул я через плечо и спустился потрапу, перебирая руками поручни. Оказавшись внизу, первым делом стукнулся о болтавшуюся на петлях дверь, тут же оттолкнув ее с неожиданной злостью: ни с того ни сего сработала нейрохимия. Потом вошел в оказавшееся за дверью тесное помещение.