Слон императора
Шрифт:
– По крайней мере, что бы ни случилось, они не сбегут, – чуть слышно сказал торговец.
И тут откуда-то из-под моего правого колена раздалось негромкое рычание. Сердце у меня подскочило к самому горлу. К нам прибился один из бродячих псов, которыми изобиловало это поселение. Вздыбив шерсть на загривке, ощерив зубы и утробно рыча, чуть ли не прижимаясь к нашим ногам, собака шла к клетке вместе с нами.
Охтер молниеносным движением выбросил руку вниз, схватил пса за загривок и резко дернул. Рычание умолкло. Мы остановились, и торговец, пригнувшись, взял его второй рукой под горло, крепко сжал и держал его так до тех пор, пока тот не перестал отчаянно биться, а потом бесшумно положил труп наземь.
Вало же тем временем успел удобно устроиться – он уселся в клетке спиной к окну и лицом к медведям. Хищники все так же лежали на земле, но уже полностью проснулись, подняли головы и не сводили черных глаз с незваного гостя.
Я шевельнулся, чтобы приблизиться к ним, но Охтер опять удержал меня:
– Лучше держаться поодаль.
Вало извлек что-то из кармана и поднес к губам. Через мгновение я услышал те же самые четыре ноты, которые он играл во дворе фермы еще в первый день нашего путешествия. Они звучали негромко и повторялись вновь и вновь.
Один медведь, а за ним и другой поднялись на ноги, но даже не попытались подойти к парню.
А тот, ничуть не встревожившись, продолжал играть. Краем глаза я заметил, что стоявший подле меня Охтер повернулся и решительным жестом приказал Редвальду оставаться на месте.
Немного погодя Вало убрал дудочку в карман и пополз на коленях к медвежатам, толкая перед собой по земле корыта с едой.
Оказавшись совсем рядом с ними, в пределах размаха медвежьей лапы со смертоносными когтями, он приостановился и, пригнувшись еще ниже, почти касаясь лицом земли, вытянул руки и раздвинул корыта в стороны, на добрую сажень одно от другого.
– Подумал о том, чтобы они не подрались из-за еды, – чуть слышно прошептал Охтер.
Вало выпрямился и сел, поджав под себя ноги. Несколько мгновений он не двигался и в клетке не происходило ровным счетом ничего. А потом оба медведя поднялись, продвинулись на два шага вперед и принялись обнюхивать подношение. Еще пауза… и в конце концов они стали есть китовый жир.
Я с облечением выдохнул и решил, что сын егеря сейчас покинет клетку. Однако, к моему изумлению, он прополз дальше, оказавшись как раз между зверями, после чего повернулся и опять сел, скрестив ноги. Снова явилась на свет дудочка из оленьего рога, и снова зазвучала та же простенькая мелодия. Парень сидел и наигрывал, а по бокам от него два крупных медвежонка жадно заглатывали пищу.
Редвальд все же осторожно подкрался к нам, и я услышал, как Охтер пояснил ему, что происходит. Он говорил вполголоса, и я не сразу разобрал его слова. Медведя торговец назвал словом, которого я не слышал с детских лет. Мой народ – саксы – считал медведя существом, наделенным мистической силой, и потому частенько поминал его косвенным образом, с почтением, называя не медведем, а беовульфом. И сейчас Охтер, используя это самое слово, сказал, что если бы он не видел собственными глазами, то ни за что не поверил бы, что кто-нибудь способен укротить беовульфа. Я почувствовал, что волосы у меня на затылке поднялись дыбом: слово «беовульф» означало «пчелиный волк».
Передо мной, как наяву, развернулся тот сон, который я видел в Ахене: Вало сидит между волками, весь облепленный роящимися пчелами. Согласно Артимедору, если пчелы являются во сне, связанном с крестьянином, это означает успех в его предприятиях. Для всех остальных это предзнаменование смерти.
Мы наблюдали за происходившим с безопасного расстояния, пока медведи не насытились. Вало перестал играть на дудочке лишь после того, как они улеглись, свернувшись, и снова погрузились в сон. После этого он открыл засов на двери и ползком выбрался к нам. Вид у него был самый безмятежный, как будто не случилось ровным счетом ничего особенного.
– Я хотел бы нанять его ухаживать за медведями. Как его зовут? – обратился ко мне Охтер.
– Вало, – ответил я. – Его отец был главным егерем короля Карла.
Редвальд предостерегающе взглянул на меня – придержи, дескать, язык! – и повернулся к Охтеру:
– Отдать тебе этого парня в найм мы не сможем. Зигвульф ведь уже предложил тебе продать ему эту пару медведей. Но если Вало не будет их кормить, они наверняка умрут. В таком случае ты выручишь за них всего лишь стоимость шкур.
Я напустил на лицо непроницаемое выражение. К этому дню я достаточно хорошо изучил нашего капитана и мог понять, когда фриз всерьез берется за сделку.
– Охтер, я предлагаю договориться так, – продолжал Редвальд. – Вало останется с тобой и будет присматривать за медведями, пока моему кораблю не придет время возвращаться в Дорестад. За это ты сбросишь цену – будет средняя сумма между стоимостью живых медведей и той ценой, какую ты выручил бы за шкуры.
Его старый приятель ненадолго задумался:
– С одним условием: если медведи все же помрут до вашего отплытия, значит, виноват Вало, и я получу полную сумму.
– По рукам! – заявил моряк и, повернувшись ко мне, бодро заявил: – А теперь самое время выяснить, как можно добыть второго белого кречета, о котором мы говорили вчера.
Оставив Охтера объяснять Вало его новые обязанности, мы с Редвальдом перешли дорогу и направились к тому месту, где Горм и его сын присматривали за рядком ловчих птиц, рассевшихся на чурбаках-насестах.
– Есть у меня один надежный человек, который как раз ловит кречетов, – сказал нам Горм. – Обычно он приносит в Каупанг, на торг, самое меньшее, одного белого, но в этом году что-то задерживается. Не знаю почему, и у меня нет никого, кого можно было бы послать выяснить, где он, и принести сюда птиц, которых он наловил.
– А если сына твоего послать? – предложил Редвальд.
Торговец птицами наклонился, поднял недоеденный трупик мыши, упавший на землю перед чурбаком, и протянул его одному из дербников. Тот острым клювом выхватил из пальцев хозяина кровавую пищу.