Слова и музыка

Михеенков Роман

– Что мне надо делать?– произнес я и осознал, что ревную.

– Когда он сползет по твоей руке на землю, нежно-нежно массируй ему животик.

Мне предстояло научить свежерожденного ленивца по имени Хорхе самому главному делу в его жизни. И это не самое оригинальное, на что я был готов ради Хуаниты – страстной и нежной латиноамериканской богини. Для нее я был готов на все: прыгать с парашютом, целовать анаконду, танцевать голым на многолюдной площади, погружаться с аквалангом на неимоверную глубину. И это лишь краткое описание культурной программы последних двух недель. Ей даже не приходилось брать меня «на слабо». Я был настолько влюблен, что потерял чувство опасности, а заодно и болевой порог. Предложение провести мастер класс по «ленивой дефекации (процессу

отправления естественных надобностей)» я воспринял, как еще одну фигуру «Румбы», которой учила меня Хуанита.

– Может ему слабительного? – предложил я.

– Ты что! Это же первый раз!

Я уверен, что к потере собственной девственности Хуанита не отнеслась с таким же трепетом.

За два месяца до первой торжественной дефекации крошечного ленивца Хорхе, в России началась президентская предвыборная кампания. Поскольку ее результат был более предсказуем, чем финал естественного процесса работы пищеварительного тракта новорожденного экзотического зверька, я, как журналист, воспитанный в смутное время, предпочел самоустраниться. Было оскорбительно, что теперь мои слова не щедро оплачиваются и только после этого нежно нашептываются, а грубо и бесплатно выкрикиваются сверху. Моя журналистская честь, заметно подорожавшая благодаря путчам и беспределу, стала похожа на акцию обанкротившейся компании. Поскольку практически все коллеги уже высунули языки для вылизывания отдельных органов власти, наивно думая, что им воздастся, я мог выбирать место добровольной ссылки. Мне предложили Китай, Северную Африку и Бразилию. Слово Бразилия, как поклонник латиноамериканской музыки, я договорил раньше редактора, предлагавшего мне это счастье.

– Что же ты делаешь! Массируют по солнышку! – в глазах Хуаниты вспыхнула паника.

– Это как?

– По часовой стрелке! Смотри!

Как поэтично. «По солнышку». Сволочь Хорхе был моим соперником уже неделю. В Бразилии в то время не было ни выборов, ни переворотов, до карнавала – море времени, так что я в свое удовольствие снимал сюжеты о зоопарках, концертах и выставках. С Хаунитой – «главной по ленивцам» всея Бразилии – я познакомился в специальном питомнике по реабилитации и «социальной» адаптации этих милых существ. И пропал. Уже две недели я существовал в танце. Это не была любовь, не была страсть, это был именно танец. Румба! Хуанита все делала, танцуя: ходила, ела, даже спала. Не могу представить, что ей снилось, но сон ее тоже был танцем. Если бы не сумасшедший ритм, который задавала эта удивительная девушка, я, может быть, и смог бы разобраться в наших отношениях. Но все было настолько интенсивно.

– Хорхе, дорогой, папа тебе поможет, у тебя все получится! – Милый,– это уже мне,– теперь чуть-чуть сильнее надавливай.

Удивительные существа – ленивцы. Всю жизнь висят на дереве. Лопают листья, слизывают с собственной шерсти росу, чтобы не умереть от жажды. А на землю спускаются примерно раз в неделю, чтобы погадить. Это единственное, что побеждает их страх перед хищниками. За свалившимися младенцами мамы не спускаются, потому как страшно. Не возьмусь обсуждать их нравственные ценности и моральные устои, это их ценности и устои. Внешне же они очаровательны. Умные широко посаженные глазки, ловкие ручки с длиннющими когтями. Они напоминают небольших бурых медвежат, по которым проехался асфальтовый каток. При этом бездна обаяния и какая-то «фига в кармане», хотя сложно представить фигу, сложенную из протянутых в вечность когтей ленивца. Путешествия по разным странам и континентам позволяют мне судить о том, что в отдельных государствах подобных существ вполне можно признавать гражданами и выдавать паспорт.

Бедолага Хорхе свалился неделю назад, мы с Хуанитой стали его родителями. Процесс, которым мы в тот момент занимались, по важности не имеет аналогов в человеческом обществе. Это больше, чем читать, писать, ходить, говорить, тем более – голосовать. Для ленивцев это выше религии и всех инстинктов.

Сначала я поставил на землю руку, имитируя дерево, посадил Хорхе себе на плечо и медленно-медленно стал подталкивать его в сторону земли. Потом, помогая природе в целом и пищеварительному тракту ленивца в частности, я средним пальцем правой руки начал массировать ему животик.

– Он начал тужиться! – за две недели мне ни разу не удалось подобного блеска в ее глазах. Ни сексом, ни комплиментами, ни подарками, ничем.

– Сейчас нагадит.

– Давай-давай, мой хороший, давай-давай, мой любимый!

Я уже не ревновал, я завидовал. И зависть моя стремительно чернела. Ко мне и моему журналистскому творчеству никто никогда не относился с таким вниманием, как Хуанита к маленькому ленивцу и его «творчеству». Может быть потому, что я со всеми своими потугами и понтами не так уж и важен? Да и творчество ли то, чем я занимаюсь? Интересно, кто важнее, с точки зрения мировой гармонии, журналист или маленький какающий ленивец? В современном мире журналист – часть шоу-бизнеса. Он сам являет собой новость. И важность любой новости зависит от персоны журналиста, выдающего спущенную сверху или оплаченную интерпретацию действительности. Журналист – небожитель. Он сидит высоко-высоко и спускается на грешную землю только, чтобы…

– Получилось! – Хуанита держала в ладони крошечный зеленовато-коричневый комочек. На безымянном пальце ее ручки поблескивал небольшой бриллиантик, который я ей подарил. В ее глазах, рядом с комочком, бриллиантик выглядел тусклой стекляшкой. – Хорхе, какой ты умница!

Хуанита от счастья перешла с понятного нам обоим английского на понятный только ей португальский. Перевод читался в ее глазах, так что я все понял.

Для завершения ритуала Хорхе должен был по руке заползти мне на плечо, служившее ему деревом. Я аккуратно подтолкнул его. Он вцепился в кожу коготками – иголками и медленно пополз. В его глазках – бусинках светилось полное удовлетворение.

Звездочёт

Рапсодия

Adagio

– Я на эту тварь натыкаюсь по сто раз на дню! – перегнувшись через перила балкона, Руслана смачно плюнула на макушку статуи. Пять лет назад изваяние из золота 750-й пробы было точной копией Русланы в полный рост. Несмотря на мягкость благородного металла, статуя сохранилась значительно лучше оригинала.

– Потрясающая меткость! Тренируешься?– я обрадовался, что заунывные трехчасовые жалобы на горькую женскую долю наконец-то переросли хотя бы в агрессию.

– Как увижу, так плюю,– она еще раз плюнула – и снова попала.

– Не заржавеет?– мой вопрос был частью отходного маневра – начинался унылый осенний дождик, и я собирался избежать дальнейших душеизлияний под предлогом спасения садового инвентаря.

– Скорее, я заржавею… или сдохну,– в последнее время Руслана источала влагу либо слезными железами, либо слюнными. Теперь она снова заплакала.

– Мне инструменты убрать надо, дождь пошел, а то заржавеют. И дом закрывать на зиму. Приходи вечером на картошку,– я от всей души надеялся, что она откажется от ежегодного ритуала – прощальных посиделок у костра с печёной картошкой.

– Не приду. У нас новая фенечка,– злобно всхлипнув, Руслана сдвинула рукав свитера и показала мне браслет, мигающий зелеными огоньками.

В этом браслете было что-то инопланетное и жуткое. Казалось, что из него сейчас выползут щупальца мерзкого липкого инопланетянина, поработившего Руслану, и утащат меня в мрачный скользкий каземат на вечные муки.

– Что это?– я удивился, до сих пор мне приходилось видеть на ней исключительно ювелирный эксклюзив.

– Ошейник. Строгий. С этой побрякушкой я могу дойти только до забора. Дальше меня током… вырубает. Так что пригласи лучше эту золотую дуру. У нее больше шансов. Тьфу!