Слова
Шрифт:
Так уверен в этом сам я, и желал бы, чтоб со мной всякий, кто мне друг, чтил Бога Отца, Бога Сына, Бога Духа Святого, три личности, единое Божество, нераздельное в славе, чести, сущности и царстве, как любомудрствовал один из богоносных мужей, живших незадолго до нас. Или да не видит, как говорит Писание, денницы (Иов. 3:9), ни славы будущего озарения, кто верит иначе, или, соображаясь с обстоятельствами, бывает то тем, то другим, и о важнейших предметах судит не здраво. Если Дух не достопоклоняем, то как же меня делает Он богом в Крещении? А если достопоклоняем, то как же не досточтим? А если досточтим, то как же не Бог? Здесь одно держится другим, это подлинно золотая и спасительная цепь. От Духа имеем мы возрождение, от возрождения — воссоздание, от воссоздания — познание о достоинстве Воссоздавшего.
Все это можно было бы сказать о Духе в том предположении, что Он не засвидетельствован Писанием. Но теперь выступит перед тобой и рой свидетельств, из которых всякому, кто не слишком тупоумен и чужд Духа, ясно будет видно, что божество Духа весьма открыто в Писании. Обрати внимание на следующее. Рождается Христос — Дух предваряет (Лк. 1:35). Крещается Христос — Дух свидетельствует (Ин. 1:33.34). Искушается Христос — Дух возводит Его (Мф. 4:1). Совершает силы Христос — Дух сопутствует. Возносится Христос — Дух преемствует. Чего великого и возможного единому Богу не может совершить Дух? И из имен Божиих, какими не именуется Он, кроме нерожденносги и рождения? Но эти свойства должны были оставаться при Отце и Сыне, чтоб не произошло слитности в Божестве, Которое приводит в устройство как все прочее, так и само нестроение. Прихожу в трепет, когда представляю в уме и богатство наименований и то, что противящиеся Духу не стыдятся и такого числа имен. Он именуется: Дух Божий, Дух Христов (Рим. 8:9), Ум Христов (1 Кор. 2:16), Дух Господень (Ис. 61:1), сам Господь (2 Кор. 3:17), Дух усыновления (Рим. 8:15), истины (Ин. 14:17), свободы (2 Кор. 3:17), Дух премудрости,
Чего я не рассматривал сам с собой в любоведущем уме своем, чем не обогащал разума, где не искал подобия для этого, но не нашел, к чему бы дольнему можно было применить Божие естество. Если и отыскивается малое некое сходство; то гораздо большее ускользает, оставляя меня долу вместе с тем, что избрано для сравнения. По примеру других, представлял я себе родник, ключ и поток, и рассуждал: не имеют ли сходства с одним Отец, с другим Сын, с третьим Дух Святой? Ибо родник, ключ и поток не раздельны временем, и сопребываемость их непрерывна, хотя и кажется, что они разделены тремя свойствами. Но убоялся, во–первых, чтоб не допустить в Божестве какого–то течения, никогда не останавливающегося; во–вторых, чтоб таким подобием не ввести и численного единства. Ибо родник, ключ и поток в отношении к числу составляют одно, различны же только в образе представления. Брал опять в рассмотрение солнце, луч и свет. Но и здесь опасение, чтобы в несложном естестве не представить какой–либо сложности, примечаемой в солнце и в том, что от солнца; во–вторых, чтоб, приписав сущность Отцу, не лишить самостоятельности прочие лица и не сделать их силами Божиими, которые в Отце существуют, но не самостоятельны. Потому что и луч и свет суть не солнце, а некоторые солнечные излияния и существенные качества солнца. В–третьих, чтоб не приписать Богу вместе и бытия и небытия (к какому заключению может привести этот пример), а это еще нелепее сказанного прежде. Слышал я также, что некто находил искомое подобие в солнечном отблеске, который является на столе и сотрясается от движения вод, когда луч, собранный воздушной средой и потом рассеянный отражающей поверхностью, приходит в странное колебание, ибо от многочисленных и частых движений перебегает он с места на место, составляя не столько одно, сколько многое, и не столько многое — сколько одно; потому что по быстроте сближений и расхождений ускользает прежде, нежели уловит его взор. Но по моему мнению, нельзя принять и этого. Во–первых, потому, что здесь слишком видно приводящее в движение: но первоначальнее Бога нет ничего, что приводило бы Его в движение, потому что Сам Он причина всего, а не имеет причины, которая была бы и Его первоначальнее. Во–вторых, потому, что и этим подобием наводится прежняя мысль о движении, о сложности, об естестве непостоянном и зыблющемся, тогда как ничего подобного не должно представлять о Божестве. И вообще ничего не нахожу, что при рассмотрении представляемого остановило бы мысль на избираемых подобиях, разве кто с должным благоразумием возьмет из образа что–нибудь одно и отбросит все прочее. Наконец заключил я, что всего лучше отступиться от всех образов и теней, как обманчивых и далеко не достигающих до истины, держаться же образа мыслей более благочестивого, остановившись на немногих изречениях, иметь руководителем Духа, и какое озарение получено от Него, то сохраняя до конца, с ним, как с искренним сообщником и собеседником, проходить настоящий век, а по мере сил и других убеждать, чтоб поклонялись Отцу, и Сыну, и Святому Духу — единому Божеству и единой Силе. Богу всякая слава, честь, держава во веки веков. Аминь.
Слово 32, о соблюдении доброго порядка в собеседовании и о том, что не всякий человек и не во всякое время может рассуждать о Боге
Поскольку вы пришли усердно и собрание многолюдно, а потому теперь самое лучшее время для работы, то предложу вам нечто для купли, если и не стоящее общего усердия, по крайней мере не достаточное по моим силам. Ваше усердие требует большего, а мои силы предлагают среднее, и лучше предложить, что можно, нежели отказать во всем. Ибо и в Божественных и в человеческих делах равно не подлежит осуждению, кто чего–нибудь не мог, но подвергается ответственности, кто не хотел. Я — пастырь малый и бедный, даже другим пастырям (выражусь еще скромно) не угодный, по благомыслию ли и правому учению или по малодушию и спорам, не знаю этого, Бог весть, говорит божественный Апостол (1 Кор. 11:11), ясно же покажет день откровения и последний огонь, которым будут испытаны или очищены все наши дела; впрочем, попытаюсь, по мере сил, не скрывать дарования, не ставить подсвечника под спудом, не закапывать таланта в землю (что все, как часто слышу, ставят мне в вину, порицая мое бездействие, гневаясь на мое молчание), но наставить вас словом истины и сделать сообразными Духу.
С чего же начать мне назидание вам, братья? Каким словом почтить Подвижников, для которых установлено настоящее торжество? О чем сказать как о первом, или как о важнейшем? Что наиболее полезно для душ ваших? Или что всего благоприличнее настоящему времени? Это узнаем следующим образом: что в нашем учении всего превосходнее, присовокуплю, и всего полезнее? Мир. А что всего гнуснее и вреднее? Разногласие. Но предложив такой вопрос и дав на него ответ, спрошу еще раз: что всего более расторгло мир и что ввело разногласие? Спрошу для того, чтобы, как поступают с болезнями, пресекши причины, заградив или иссушив источники страданий, преградить их потоки и следствия, ибо невозможно хорошо узнать окончание, не исследовав правильно начала. Итак, хотите ли сами открыть и объяснить причину болезни, или предоставите мне, врачу и обнаружить, и излечить болезнь? Ибо я готов говорить желающим, а еще более готов слушать говорящих. Но хорошо знаю, что предоставите это мне; потому что, может быть, почитаете меня не худым врачом и не неискусным в целении душ. Итак, ошибочно ли, или правильно это ваше мнение обо мне, не подивитесь, если скажу слово странное. Хотя оно странно, однако же справедливо, как и я утверждаю, как и сами согласитесь, если потерпите выслушать до конца и не случится с вами того самого, чего не одобряю, то есть, по горячности, не встанете прежде окончания слова.
Причина этого неустройства — природная горячность и великость духа; впрочем, не простая пламенность и великость (я нимало не осуждаю той горячности, без которой невозможно успеть ни в благочестии, ни в другой добродетели), но твердость, соединенная с неблагоразумием, невежеством и злым порождением последнего — дерзостью, ибо дерзость есть плод невежества. Души слабые в отношении к добродетели и к пороку равно медлительны и неподвижны, они не склоняются много ни на ту, ни на другую сторону, у них такие же движения, как и у людей, страждущих оцепенением. А души твердые, если руководит и управляет ими разум, — великое приобретение для добродетели; при недостатке же знания и разума они то же самое и для порока. Так и коню надобно быть сильным и мужественным, чтоб мог он впоследствии одерживать победу на войне или на ристалище, но из него не выйдет ничего доброго, если не будет усмирен уздой и приучен к кротости многотрудным упражнением. И эта–то неразумная горячность большей частью расторгала члены, разделяла братьев, возмущала города, приводила в ярость чернь, вооружала народы, восстанавливала царей, священников против народа и друг против друга, народ против себя самого и против священников, родителей против детей, детей против родителей, мужей против жен, жен против мужей и всех, соединенных какими бы то ни было узами приязни, друг против друга, также рабов и господ, учеников и учителей, старцев и юных, и она–то, презрев закон стыда — это величайшее пособие для добродетели, ввела закон высокомерия. И мы не только стали каждое племя особо (Зах. 12:14),
Зная это, братья, не будем ленивы на добро, но станем гореть духом, чтобы не уснуть мало–помалу в смерть, или чтобы, во время нашего сна, враг не посеял худых семян (ибо леность сопряжена со сном); не будем и воспламеняться с безрассудством и самолюбием, чтобы не увлечься и не уклониться с царского пути. Иначе непременно впадем в одну из крайностей — или будем иметь нужду в побуждениях, по причине лености, или низринемся, по причине горячности. Займем у обеих, что есть в них полезного, у первой кротость, у второй ревность, а избежим того, что есть в них вредного, в первой — медленности, во второй — дерзости, чтобы не остаться бесплодными от недостатка и не подвергнуться опасности от излишества, ибо равно бесполезны и бездейственная праздность и неопытная ревность; одна не приближается к добру, а другая преступает пределы и делает что–то правее правого. Хорошо зная это, божественный Соломон говорит: не уклоняйся ни направо, ни налево (Притч. 4:27), чтобы через противоположность не впасть в равное зло — в грех, хотя он же, в похвалу того, что по природе есть правое, говорит: пути правые наблюдает Господь, а левые — испорчены (ст. 28). Каким же образом он хвалит правое, и сам опять отводит от правого? Очевидно, что отводит от правого, которое кажется таким, и не есть правое. Это имея в виду, и в другом месте говорит он: не будь правдив слишком и не выставляй себя слишком мудрым (Еккл. 7:17). Ибо и для праведности, и для мудрости одно опасно — горячность в делах и слове, от излишества преступающая пределы совершенства и добродетели. Равно вредят и недостаток и избыток, как правилу прибавление и убавление. Поэтому никто да не будет ни мудр более подлежащего, ни законнее закона, ни блистательнее света, ни прямее правила, ни выше заповеди. А этого достигнем несколько, если познаем мир, восхвалим закон природы, последуем разуму и не презрим благочиния.
Взгляните вверх, и посмотрите вниз (Ис. 8:22), и размыслите, как и из чего составилась Вселенная, чем была до своего устройства, и как называется она теперь. Все устраивалось по порядку, и устраивалось словом, хотя все могло быть произведено вдруг, как нечто единое. Ибо кто несуществующему дал бытие, а сотворенному — формы и очертания, тот не был бессилен вместе все и произвести, и устроить. Но для того считается одно первым, другое вторым, иное третьим, и так далее, чтобы в тварях был тотчас введен порядок. Итак, порядок устроил Вселенную, порядок держит и земное, и небесное, — порядок у существ умопредставляемых, порядок в вещах чувственных, порядок и у ангелов, порядок в звездах, в их движении, величине, взаимном отношении и светлости. Иная слава солнца, иная луны, иная звезд; и звезда от звезды разнится в славе (1 Кор. 15:41). Порядок в частях года и временах, которые чинно наступают и проходят, и своими промежутками смягчают свою крутость. Порядок в продолжениях и промежутках дня и ночи. Порядок — в стихиях, из которых тела. Порядок обвел небо, распростер воздух, подложил или наложил землю, разлил и собрал воедино влажное естество, пустил ветры, но не дал им совершенной свободы, связал в облаках воду и не удержал ее, но благовременно равномерно рассеивает по лицу всей земли. И все это не в продолжение краткого мгновения, не при одном случае и не в одно время, но от начала до конца, направлено и идет одним путем, хотя одно неизменно, а другое изменяемо, в первом случае относительно закона, во втором — течения. Поставил их на веки и века; дал устав, который не прейдет (Пс. 148:6), — вот неизменяемость; а что происходило, или произойдет, то — следствие течения. И как под владычеством порядка во всем устройство и неизменная красота, так беспорядок и неустройство дали начало в воздухе бурям, в земле потрясениям, на море кораблекрушениям, в городах и домах раздорам, в телах болезням, в душе грехам. Все это — наименования не порядка или мира, но смятения или беспорядка. Да и то, всякому известное и всеми ожидаемое, разрушение, почитаю не иным чем, братья, как преумножением беспорядка; потому что порядок связывает, а беспорядок разрушает, если угодно бывает разрушать или преобразовывать Вселенную Тому, Кто связал ее воедино. Порядок узаконил и всем животным образ рождения, пищу и свойственное каждому место пребывания; никто не видал, чтобы дельфин рассекал бразды, чтобы вол нырял в воде и плавал, чтобы солнце убавлялось или возрастало ночью, а луна светила днем. Высокие горы сернам, каменные утесы убежище зайцам. Сотворил луну для указания времен, солнце знает свой запад (Пс. 103:18.19). Ночь, — и человек связан сном, а звери получили свободу, и каждый ищет пишу, какую дал ему Творец; день, — и звери собираются, и человек спешит на дело свое, — так уступаем место друг другу в порядке, по закону и уставу природы!
Присовокуплю, что еще важнее и ближе к нам: порядок из смешения неразумного с разумным составил человека — животное разумное, таинственно и неизъяснимо связал перст с умом и ум с духом. И чтобы показать еще более чудес в своем творении, одно и то же и сохраняет, и разрушает, одно вводит, другое похищает, как в речном потоке, и смертному доставляет бессмертие посредством разрушения. Порядок отличил нас от бессловесных, соорудил города, дал законы, почтил добродетель, наказал порок, изобрел искусства, сочетал супружества, любовью к детям облагородил жизнь и насадил в человеке нечто большее низкой и плотской любви — любовь к Богу. И нужно ли говорить подробно? Порядок есть матерь и ограждение существующего, и он один прекрасно бы мог сказать, что провещало все сотворившее Слово, если бы изрек так: когда Вселенная осуществлялась и устраивалась Богом, Я был когда Он проводил круговую черту по лицу бездны, когда утверждал вверху облака, когда основал землю, и когда укреплял источники бездны (Притч. 8:27.28), и духом уст Своих даровал всю силу (Пс. 32:6).
Но к чему говорил я обо всем этом, и к чему давно поспешало мое слово? Порядок и в Церквах распределил, чтоб одни были пасомые, а другие Пастыри, одни начальствовали, а другие были подначальными; кто составлял как бы главу, кто — ноги, кто — руки, кто — глаз, кто — иной из членов тела — для устройства и пользы целого, как низших, так и высших. И в телах члены не отделены друг от друга, но целое тело есть одно из различных частей сложенное; не у всех членов один образ действия, хотя и все одинаково имеют нужду друг в друге для дружного и взаимного действия. Так, глаз не ходит, но указывает путь; нога не смотрит, но переступает и переносит с одного места на другое; язык не приемлет звуков, ибо это дело слуха; ухо не говорит, потому что это дело языка; нос ощущает запахи; гортань различает вкус пищи (Иов. 34:3), говорит Иов; рука есть орудие к тому, чтоб давать и принимать; а ум вождь всего: от него способность ощущать, и к нему возвращается всякое ощущение. То же и у нас — в общем теле Христовом. Ибо все составляем одно тело во Христе, а по единому Христу и один для другого члены (Рим. 12:5). Один начальствует и председательствует, а другой водится и управляется; оба действуют неодинаково, если только начальствовать и быть подначальным — не одно и то же, но оба делаются одним во едином Христе, составляемые и слагаемые тем же Духом. И опять, какое расстояние между подчиненными, различающимися по образованию, упражнениям, возрасту! Какая разность между начальствующими! И духи пророческие послушны пророкам (1 Кор. 14:32). Не сомневайся в этом, потому что это говорит Павел. И иных, сказано, Бог поставил в Церкви, во–первых, Апостолами, во–вторых, пророками, в–третьих, Пастырями и учителями (1 Кор. 12:28); первых для истины, вторых для тени, третьих для соблюдения меры в пользовании и просвещении. И хотя Дух один, однако же дарования не равны, потому что не равны приемники Духа. Одному дается Духом слово мудрости и созерцания; иному же слово разума или откровения, иному твердая и несомненная вера, иному дары чудотворения, иному пророчество, иному дары исцелений, вспоможения, то есть покровительства, управления, то есть обучения плоти, разные языки, иному истолкование языков (1 Кор. 12:8–28), высшие и второстепенные дарования, по мере веры. Будем, братья, уважать и соблюдать этот порядок. Пусть один будет слух, другой — язык, иной — рука или что другое; пусть один учит, другой учится, а другой делает добро собственными руками, чтобы подать требующему и нуждающемуся. Пусть один начальствует и получает честь, а другой оправдывается своим служением. Учащий да учит благочинно, и пророки двое или трое пусть говорят, и то порознь, а один изъясняй (1 Кор. 14:27.29). Когда же другой получит откровение, тогда первый да уступит ему место. Учащийся да учится в повиновении, подающий да подает с добрым изволением, служащий да служит с усердием. Не все будем языком, всегда готовым, не все пророками, не все Апостолами, не все толкователями.