Словами огня и леса Том 1 и Том 2
Шрифт:
— А я не могу понять, что я чувствую и зачем. Ты говоришь, это не Сила виной…
— Не Сила. Ты ведь почти лишен прошлого, не считать же за таковое прииск. Кайе твое самое яркое воспоминание, да еще и столь непростое. Поэтому и стремишься в мыслях вернуться к нему раз за разом, понять, осознать, как ты должен был поступить, как к чему относиться. Но вы так далеко друг от друга, и время пройдет — когда-нибудь станет ясно, что ты выберешь на самом деле. Или же просто вовсе перестанешь вспоминать. Не спеши. Годы могут пройти. Ты накопишь новых воспоминаний, не менее сильных.
Огонек
— Я не уверен, что хотел бы… выбросить это все из головы. И Юг… я не люблю его, но огонь… привлекает.
— Со мной тебе холодно? — с мягкой улыбкой спросила Лиа.
Огонек поцеловал ее руку.
— Я рад, что нашел тебя. Но ты не пламя, ты — свет.
**
Тейит, шестнадцать весен назад
Шагать было нетрудно: густая трава, жестковатая на высоких плато, покалывала ноги, но не мешала идти, хоть не дорога перед девушками лежала — череда природных ступенек, перемежающихся покатыми склонами. Под плетеными сандалиями осыпались мелкие белесые камешки. Соль постоянно поправляла лямки висевшего на спине полотняного мешка — обычно удобно прилаживала, но не сегодня. Сегодня мешок как живой вертелся, будто там кто маленький и юркий сидел.
Ила спокойно шла, на подругу поглядывая. Вскидывала голову, подносила ладонь к глазам, прикрывая их от жарких солнечных лучей. Лицо мокрое вытирала и продолжала шагать. Так и до нужного плато дошли. Полыни сероватой там было — рви, сколько хочешь. Сероватая, словно припорошенная пылью; оттого и само плато Пыльным прозвали. А пахнет медом. Только на язык полынь лучше не пробовать: запах — обманка, а горечь от растения страшная. Быстро набили сумки Илы и мешок Соль полынью.
— Ну и что ты мне рассказать хотела? — кротко, но посмеиваясь про себя, начала Ила.
Соль села на траву, подбородок опустила на колени, себя руками обняла.
— Так…
— Да не тяни! И без того вижу — влюбилась. И даже знаю, в кого.
Соль расцвела было — розовая, смущенная, но тут же сникла, посмурнела, словно и солнце высоко не стояло, и ветерок свежий не овевал ширь необъятную.
— Я ни к чему не пригодна. Моя мать — целительница, она не только Силой лечит, она знает все травы. И люди ей верят, она, хоть не уканэ, умеет в душах читать. А я выучила, что смогла, а дальше — не понимаю. Я даже исцелять травами и корешками толком не могу, куда уж большее-то…
— Вот дурочка, — обронила подруга беспечно. — Просто не твое это призвание, лечить, вот и все. Зато ты без всякой Силы аж целого южанина к себе притянула.
— Я и не знаю, чем… Я ведь… не красавица.
Ила сморщилась:
— То-то за тобой мой братец бегает!
— Кави? Но он мой друг.
Ила откинула голову и расхохоталась звонко.
— Был он тебе другом, не спорю. И лучше ему самому ни на что другое не намекать! И без того в последние дни ходит, словно ихи с паленым хвостом!
— Прекрати! — рассердилась Соль.
— Дурочка ты и есть, — лукаво скосилась маленькая девушка. — Я хорошая подруга, не стану тебя уверять, что ты — ничего особенного. Если к тебе присмотреться — любой мужчина вцепится и не отпустит. Как глянешь своими глазищами… На озеро Туи звезды слетаются — так и на тебя. Уже начали, еще немного подрасти — сама поймешь.
— Ты… ты… — Соль ухватила полные горсти полыни и обсыпала подругу. — Вот тебе! Вот тебе звезды!
И снова сникла, бессмысленно вырывая травинки и не менее бездумно пытаясь воткнуть их обратно.
— Я и видела его всего ничего… а не думать о нем не могу.
Вздохнула:
— В дом захожу, и вздрагиваю. Кажется, любая тень в рост человека — Тахи…
— Хочешь, братья тебя увезут, спасут от южанина и от самой себя?
— Не хочу! — Соль мотнула головой, пряди взметнулись. И сказала: — Ой…
Гибкое полупрозрачное “перышко” с ребенка длиной покачивалось над обрывом, всего на расстоянии двадцати шагов от оцепеневших девушек. Красивое, нежное… способное, пролетев, оставить от человека груду плоти, перемешанной с костями. И любопытное — недаром порой влекли их человечьи селения.
— Ой, маленькое какое…
— Пошли отсюда! — Ила торопливо поднялась, чуть ли не подпрыгнула, оправила платье, отряхнула от приставучих стеблей. — Пошли, не надо тут быть!
Девушки зашагали прочь, поначалу стараясь не выказывать испуга движениями, потом побежали — но “перышко” летело за ними.
— Вот привязалось! — с досадой бросила Ила, а неприятный холодок полз по ставшей липко — влажной спине. Холодок, несмотря на жару…
А Соль вдруг застыла, рассматривая полупрозрачного летуна.
— Ты что? — Ила дернула ее за руку, — Бежим!
— Не убежим. А оно красивое…
“Перышко” плыло почти над их головами, покачивалось. Иле почудилось, что у него есть глаза. Хотя бред, не бывает у них глаз… они слепые. А Соль как завороженная — пошла навстречу, еще и руку протягивает. Ила отчаянно стиснула сумку в руках:
— Ах, ты…
И нащупала жесткое, тонкое. Впопыхах выкидывая траву, зарылась в собранную полынь, извлекла свирель-ули.
— Уходи! — крикнула, вскинув глаза, и даже ногой топнула — так отгоняют надоедливых птиц домашних. Набрала воздуха в грудь и дунула в свирель со всей силы. Звук получился препротивнейший, сиплый и вместе с тем резкий. “Перо” застыло в воздухе, с явным изумлением изогнув “опахало”. А Соль словно очнулась, шагнула назад, головой встряхнула. Полупрозрачное диво полетело назад, плавно и быстро, и Ила явственно прочитала в подрагивании его досаду. Почудилось, конечно.
— Уффф… — выдохнула Ила, чувствуя, как сердце изнутри о ребра колотится, да и ноги подрагивали. — Хорошо, что Качи мне эту свирель вчера дал, — и, повеселев, добавила: — Уж не тебя ли “перо” разглядывало? И чего всем от тебя надо, скажи, пожалуйста?
— Оно очень красивое, — виновато вздохнула Соль. — Прости, зря я остановилась.
— Да не убежали бы все равно. Только я никак не пойму — ты от всяких опасных тварей не бегаешь, да еще и сама тянешься к ним! И про южанина твоего тоже!