Словами огня и леса Том 1 и Том 2
Шрифт:
Показалось, гора Тейит осыпается от такого позора. Кави потянулся к Солнечному камню, все из него и из себя забирая; ударил всей Силой, желая убить, и одновременно нож бросил. Слева еще чей-то нож прилетел, кто-то из друзей тоже не выдержал.
И… ничего. Кто-то вскрикнул рядом. А Качи схватился за голову, съежился в пыли. Время застыло. Долго-долго не стихал звон упавших на камни ножей.
Четвертый нападающий сбежал.
Тахи сделал несколько шагов вперед, обронил:
— Мальчишки…
Нагнулся сначала над лежащим навзничь приятелем Кави; тот шевелился, но плечо у него было в крови, и темная струйка крови блестела
И опять не ударил. Повернулся к Кави, сгреб его волосы в кулак, заставил поднять голову. Юноша уже осознал, что чуть было не произошло, и с ужасом смотрел на брата. Тахи заставил его смотреть на себя
— И зачем тебе это понадобилось? Ведь это ты их привел.
— Я, — сквозь зубы откликнулся юноша. — Сказал же, свою сестру не отдам всяком тварям.
— Свою “сестру” ты так на весь север опозоришь.
Кави дернулся к брату, рискуя остаться без волос.
— Йишкали… что ты сделал с ним?!
— Оклемается. Он тебя, недоумок, закрыл, а сам остался без защиты. Отведи его к матери Соль. И этого второго тоже. Я его собственный нож в него развернул.
Тахи отпустил его и неторопливо скрылся за поворотом.
Кави со злостью подобрал свой нож… и резанул по щеке, линию, и еще… хоть так стыд заглушить.
Соль дожидалась Тахи, сидя на приступочке. Увидела — вскочила. По лицу ее сразу понял, что знала о затее.
— Они… что с ними?
— Целы все. У одного царапина, другой оглушен. Я и этого не хотел, прости.
— Ты об этом расскажешь? — даже при самом большом снисхождении приятелям не поздоровится.
— Что я, совсем с ума сошел, жаловаться на мальчишек. Будь они в самом деле преступниками…
Снова взял ее за руку:
— Почему ты дрожишь?
— Вы так хорошо знаете, что вам нужно… а я ничего не знаю.
Тахи притянул ее к себе:
— Я — знаю. Ты мне нужна, целиком. — И прибавил совсем уж невероятное: — Пойдешь со мной?
— Куда?
— В земли между Асталой и Тейит. Жить там свободно.
И Соль подумать не успела, как еще более невероятное произнесла:
— Пойду.
И легко-легко стало на сердце, и само сердце — звонким таким. Раз обещала, назад поздно поворачивать.
**
Астала, настоящее
Чинье казалось, что уже привыкла к своему покровителю — перед каждой встречей испытывала дрожь, но старалась не обращать на это внимания. Привыкла… только чувствовала себя, будто огонек тин держала на ладони — не расслабиться ни на миг. Каждый раз боялась — остановится сердце, настолько безжалостной была его Сила. И просто забавы его… не жестокие для энихи, они мало подходили человеку. Не всегда понимал, когда стоит остановиться.
И у него не только в крови было пламя, оно и наружу рвалось. Один раз таки вырвалось — вспыхнул край шкуры, на которой лежали. Девушка закричала, а он засмеялся. Загасил огонь быстро, одним движением — Чинья с ужасом и восторгом наблюдала за ним; он будто играл, движения скупые, точные и не скованные ничем… Встретила бы на улице, не зная, кто это, не видя знака — вряд ли равнодушно прошла бы мимо. Но делить с ним ложе, гадая, чем это закончится на сей раз — тяжко и страшно. Энихи, говорят, в порыве страсти или просто играя сильно кусают друг друга. А человека такой укус способен оставить калекой…
Порой почти набиралась смелости попросить — позволь мне просто жить у себя, не зови; каждое твое “я буду ждать вечером” — это приказ, хоть ты и смеешься… но свинцом наливался язык. Уже не из страха — может, и отпустил бы. Но как представляла себе, что снова станет лишь простой работницей… Ведь старший не будет ее удерживать, Чинья не заблуждалась — сама по себе она вряд ли нужна.
Трогала серьги — белое золото с зелеными искрящимися камнями, дорогой подарок. Еще был браслет изумительной чеканки… отрез тончайшей ткани из шерсти серебряной грис и шарф-паутинка… старший небрежно набросил ей на плечо и не скрыл удовольствия, видя оторопелую радость девушки.
А младший ничего и никогда ей не дарил… правда, стоило ей засмотреться на причудливую морскую раковину оттуда, из-за перевала, бесценную — махнул рукой: мол, забирай…
Чинья уже три недели не брала в руки бисер и иглу, и не огорчалась от этого. Зато сейчас, навестив мать, с гордостью рассматривала пару прежних работ, тех, что были подарены матери и не пошли на продажу. Умелые, бусинка к бусинке, и не просто ремесло — искусство. Разве не живые глаза у этой цапли? Разве не верно схвачено движение кролика — насторожился, вот-вот и поведет ушами? Но рука опускалась, едва касалась короба с бисером и бусинами, нитками, тесьмой и отрезами тканей. Да и пальцы дрожали — не так-то просто давались проведенные с Кайе часы. Чем дальше, тем труднее было и просто находиться с ним рядом, жар начинался, дыхание грозило остановиться; так, говорят, иногда горят деревья — тлея изнутри, а снаружи и дыма не видно. Но — улыбалась. Болтала, как и всегда. В последнее время оставлял ее быстрее, когда вела себя так.
Когда пришло время возвращаться, сама для себя неожиданно горячо обняла мать.
— Я тебя правда очень люблю, — сказала. А потом шла долго-долго, выбирая самые извилистые улочки, и только у самых стен дома Тайау ускорила шаг, будто спешила.
Сегодня был не расположен ни слушать, ни говорить. Чинья подозревала, почему — в дом наведалась Шаталь Анамара. Он к ней не выходил. Острым ногтем водил по животу Чиньи, рисуя узоры. Алая дорожка оставалась — еще чуть сильнее нажать, и выступили бы крошечные капельки крови.
— Изобрази мне что-нибудь, — сказал, поглядев на дело рук своих. — Как ты умеешь.
— Что?
— Пояс… ну, энихи на нем, что ли! — рассмеялся. Потом сумрачным голос стал:
— Или нет. Волка-итара. Белого.
Откинулся на спину:
— Мертвого.
Чинья напряглась, чуть отодвинулась в сторону:
— Ты…
— Ну?
Вдохнула глубоко и проговорила быстро, боясь не успеть:
— Ты ненавидишь ее… или наоборот?
От удара перекатилась по шкуре и отлетела в угол. Полог повис на одной петле — с такой силой отбросил, выбежав — скорее, выпрыгнув из комнаты. В первый миг Чинья смертельно перепугалась за мать. Выбралась из дома Тайау — ей не мешали — и, легкая, помчалась к своему дому. Собраться и уйти, пока время есть. Остановилась, лишь налетев на забор — сосед смотрел на девушку удивленно. Чинья стояла к нему вполоборота, низко опустив голову, и не было видно распухшей щеки.