Словами огня и леса Том 1 и Том 2
Шрифт:
— Я видел следы энихи, — проговорил Къяли, подходя к Тахи. — Большой; на кусте шерсть осталась — бурая.
— Хорошо.
— Скажи мальчишке, пусть далеко от лагеря не отходит. Не могу я с ним строго! А то у него кузнечики в голове, согласится и тут же забудет.
Горький дым черноголовки окутал поляну. Не слишком приятный запах, зато не досаждает мошкара. А траву хола, из которой южане настой-защиту готовят, искать пытались, только не растет она здесь.
Къяли вытер начавшие слезиться глаза, поднял их, провожая взглядом серого гуся, тяжело
— Скучаешь. — Не спросил, подтвердил невысказанное.
— Пустое! — Къяли наклонился, принялся подбирать лежащие возле костра веточки.
— И Киуте скучает.
Къяли долго ничего не говорил, но, когда Тахи собрался отойти за водой, не выдержал:
— Нас ведь не будут искать вечно. И других селений много. А дети не смогут расти в лесу…
— Искать в Астале умеют. Но ты прав, мир велик. И всегда остаются земли Тейит; наверное, скоро во мне уже не так будет виден южанин. Но сейчас идти никуда нельзя, Киуте здесь безопасней.
Къяли молча кивнут, скрылся в хижине. Больше не заводил подобного разговора.
Не знал, что так здесь и приживутся — и пять весен пролетят быстро.
А ночи стояли звездные. Дожди начнутся — неба не разглядишь за тучами. А пока — огромное, остро блестящее. Может, кто забавлялся, иглы в небо кидал — и пробил черный полог во многих местах? Но почему тогда срываются росчерки звездные? Может, и вправду слетают в горы. Солнце в горах играет, словно дитя, а уж звезды и подавно — плещутся в озере Тиу.
В эту ночь Тевари под боком ворочался, никак не мог уснуть. Словно на шишки лег или на ежа, хотя постель его на деле была — из сухой травы, покрытая одеялом из беличьих шкурок, и мошкара в хижину не проникала.
— Ты что? Сколько можно? — шепотом спросила Соль, сердясь немного, и беспокоясь — не заболел бы.
— Мне страшно. Там большой зверь ходит!
— Зверь? — Тахи мгновенно сел, прислушался. Потом откинул полог, пытаясь почувствовать, уловить запах — глазам не доверял, мало ли что скажут тени.
— Он голодный, — сообщил мальчик шепотом, и сам облизываясь невольно. Смешно это выглядело, только старшим не до того было. Тевари — дитя леса. Раз сказал, значит, что-то и впрямь есть.
Зверь, подумала Соль. Не в первый раз такие гости наведывались, но сейчас стало очень тревожно. Прижала сына к себе, наклонила голову, словно пытаясь спрятать его под рассыпавшимися волосами.
— Спи… Он не нападет на лагерь. “Кольцо” Къяли удержит его, испугает, — сказал проснувшийся Тахи.
— Оно такое слабое…
— И Утэнна глаз не сомкнет, сторожит. Завтра пойдем, посмотрим следы — что за зверь, — севший было Тахи откинулся назад, на мягкое ложе.
— Тахи… — шепнула Соль.
— Мм?
— Спи.
Утро влажное туманом укрывалось, словно нарочно, чтобы не дать людям разглядеть следы среди густой травы, или иные отметины. Но Къяли заметил несколько шерстинок, которые жадно сцапал репей: бурая шерсть энихи. Совсем рядом от лагеря, ближе, чем вчера Къяли шерсть обнаружил. Тахи отобрал у репья добычу, повертел шерстинки в пальцах, задумался. Энихи — опасный зверь. Большой, бесшумный и ловкий. И очень сильный. Одно хорошо — коварства в нем меньше, чем в медведе, к примеру. Слишком на свою силу надеется.
Къяли взял короткое копье — с ним управлялся лучше всего. Со смущенной улыбкой взглянул на Тахи — все еще чувствовал себя мальчишкой, хотя давно уже стал умелым охотником. Утэнну оставили охранять женщин — он силен был, неутомим, да и чуток изрядно, потому и хорош на страже. А на охоте он разве что глыбообразным телом зверя напугает, больше толку не выйдет. Так и не научился жизни в лесу. Немолод уже, что поделать.
Тахи и Къяли кружили вдоль границ лагеря, постепенно расширяя круги. То тут, то там находили следы пребывания зверя-то отпечаток лапы, то шерсть, то остаток кроличьего пуха — сожрал в момент, кролик ему на один зуб.
— Он с нами играет, — одними губами проговорил Къяли. Напарник только брови свел, и качнул головой: нечего голову забивать. Умный зверь, вот и все.
Даже старый энихи, даже больной умел быстрым быть и бесшумным. Къяли ждал его слева, а бурое тело бросилось из кустов справа. Къяли едва успел уклониться. Тахи метнулся к нему из-за ствола, бросил дротик. Не промахнулся, но зверь развернулся, едва коснувшись земли, и кинулся к нему с дротиком в шее.
Къяли ударил копьем, но зверь вырвал копье из его рук, так оно и осталось в боку торчать. Оскалился — зубы желтые, полустертые. Но и такие кость раздробить могут.
Молния слетела с ладони Тахи, невидимая. Кожа ощущала, и деревья притихли испуганно — черная…
— Уфф… — выдохнул Къяли, глядя, как стихают конвульсии зверя. Волосы парня, перед началом охоты собранные в аккуратный узел, наполовину рассыпались.
— Это вот точно нихалли, — Тахи вытер лоб, сложил вместе ладони.
— Плохо, — вздохнул Къяли, осматривая мертвого хищника. — Может снова прийти…
Он знал, кто такие нихалли. Оборотни разные бывают. Кана — те, что открыто принимают облик зверей. Не рождались они среди эсса. Вот среди южан — появлялись, хотя и редко. Что-то такое было в крови некоторых Родов, что всплывало порой, иногда не в главной, а давней, полузабытой ветви…
А северяне считали — не кровь тому причиной, просто рассудок, который Сильные Тейит пытались возвести в абсолют, противился такой перемене.
А еще реже появлялись на свет нихалли, скрытые оборотни. Про них знали и север, и юг. Вроде спит такой человек, а душа его из тела выскальзывает и отправляется искать себе пропитание или просто бродить по окрестностям в обличье зверя или же птицы. А умер — и осталась его душа навсегда в зверином теле, пока и того век не закончится. Оттого и злы большинство из них.